Все это означало, что Чарлз просчитался и не понял, с какой серьезной организацией он имеет дело, с противниками, которые могут себе позволить пожертвовать четверкой наемных убийц в убеждении, что это сойдет им с рук.
Чарлз Маккью, однако, не производил впечатления наивного простака. Профессиональная имитация автомобильной катастрофы подтверждала это и позволяла оценить события в «Сноуболле» с иной точки зрения. Что, если устранением свидетелей вынужден был заниматься он сам, подчиняясь давлению Чиверса и ему подобных? В этом случае мотивы убийства Валерии и Кида оказывались разными, а следовательно, разными были и организаторы убийств.
Если только Дью обнаружит, что слежка за квартирой не прекращена, надо будет или тихо исчезнуть, или, говоря словами шефа, дать им все же понять, на кого они поднимают руку, то есть дать-таки последний концерт.
Анализируя сложившуюся ситуацию, Андрей вдруг понял, что прекращение слежки вряд ли его обрадует. Он не очень удивился этому выводу, чувствуя, что «Сноуболл» не отпускает его, побуждая добраться до первопричины связанных с ним злоключений.
И все же не в этом было главное. В нем поднималось, наливаясь ненавистью, то темное, от чего, благодаря Дью Хантеру, он, казалось, успел избавиться. На него — как когда-то, лет восемь назад в России, — вновь началась охота, пошла игра, ставкой в которой была его жизнь. Кстати, он не слишком дорожил этой жизнью, давно убедившись, как ничтожна цена, которую можно за нее предложить. На бирже человеческих ценностей слишком многие играли на ее понижение. Огромные массы людей безропотно соглашались с этим. В борьбе добра со злом организованное зло раз за разом одерживало верх. Только беспредел, способный пожрать сам себя, заставлял общество время от времени искать пути его обуздания. Одним из тех, кому общество повелело стать на пути беспредела, и оказался Андрей.
Но выяснилось другое: и с беспределом можно было бороться лишь постольку поскольку, не искореняя, а лишь обуздывая его. Обуздание подчинялось своим и довольно строгим правилам игры, нарушать которые никому не позволялось. Не понимающих этого считали если не дураками, то чудиками. Находиться рядом с ними считалось опасным. От них следовало держаться подальше, или их держать подальше от себя.
Андрей как раз и принадлежал к числу этих чудиков. Пока он был молодым, его наставляли, ценя способности, и поучали, зная, что жизнь обуздывает и самых строптивых. Профессиональные успехи его оказались столь высоки, что бдительные питерские наставники все же прозевали момент, когда он стал относительно независимым, и вдруг оказалось — опасно неуправляемым. И все же его долго терпели. Практически до тех пор, пока он не начал подбираться к неприкасаемым. Это было уже слишком, и последовал приказ — убрать! Вот тогда и начался этот гон, ощущаемый сначала отдаленно, когда территория твоя только еще обкладывается флажками и ты еще дремлешь в своей норе, не подозревая о надвигающейся опасности. Потом шум, поднятый загонщиками, заставляет тебя насторожиться, выбраться из норы, оглядеться. Уже в собственной парадной в упор расстрелян Боря Богданов, не просто тренер твой и учитель, но скорее твой старший брат. Ты не понимаешь еще, что обложен со всех сторон, уверенный, что уйдешь, что всегда найдется лазейка, через которую можно ускользнуть.
И вопреки всем правилам игры, смертью отомстив за смерть друга, ты уходишь — уходишь, наплевав на ограждающие дорогу флажки, на профессионалов-загонщиков и на собственную карьеру…
Размышления Андрея прервал приход Хантера. Осторожно заглянув в дверь и убедившись, что Андрей не спит, он, оседлав стул, уселся перед ним.
— Как это ни печально, Городецкий, но за квартирой твоей приглядывают.
— И много их?
— Четыре человека на двух машинах.
— Ты подумай! А ведь чтобы хлопнуть человека, вполне хватит и одного. Стало быть, сильно я им досадил, как думаешь?