Снова взрыв.
Я стараюсь забыться и внимательно смотрю в мушку. Ночь. Нет ни одного фонаря. Как противно лежать на холодном цементе. Мне кто-то протягивает ужин.
– Нет, нет, я не смогу сейчас кушать! – отвечаю я. – Зачем?
Вокруг столько трупов, мне уже кажется, что трупный запах живет во мне. Неделю я не умывалась и не мылась. Я стала сама себе противной. Вновь стреляю. Стреляю по бегущему человеку. Меня пытаются увидеть. Но безуспешно. Я кое-чему научилась за это время. Отползаю обратно, к своим. Бородатый мужчина медленно считает деньги. «Это твое, забери!» – обращается он ко мне. И я беру. Мне противны эти доллары. Но без них сейчас никуда. Бумажки как бумажки. Я положила их в нижний карман и присела. Мне протягивают горячий чай.
– Дай ей спирта! – кричит другой снайпер из-за угла комнаты. Я делаю вид, что улыбаюсь. На самом деле я вся разбита, и от стакана крепкого спирта не отказываюсь.
«…То, что я беременна, узнала случайно. Спрашивала всех тайно, у опытных подруг. Они советовали обратиться к врачу. И, конечно, не скрывать ничего, сказать ему об этом. Когда я проконсультировалась у доктора, поняла, что обязана, обязана сказать ему правду. Но он не поверил, стал кричать. Как я могла!? Ему завтра уезжать на войну, а я… Это жестоко с моей стороны. «Ты хотел мне что-то сказать!», – перебила тогда я его. Может, зря, не знаю. Может быть, тогда б я не была здесь. Ра-ди денег! Наверное, ради него».
Мне плохо. Я выпила спирт. Ударило в голову. Господи! Как я устала видеть его перед собой.
«… Он ударил меня по лицу. Я заплакала. «Да, я скажу тебе!». Я не узнавала его в тот вечер. Он так сильно изменился. Он был груб со мной.
– Миша! Миша! Что с тобой?
– Что! Я… я… я не люблю тебя, и никогда не любил.
– Ты мне это говоришь специально, да? – я плакала. – Скажи, да?
– Нет, нет, у меня есть другая девушка, понимаешь, другая…
Я не слышала его голоса… Я бежала, бежала без оглядки. Сволочь! Как ты мог сказать мне это! А потом…
Я вытираю слезы, пропуская важные моменты жизни. Он ушел на войну, приехал в отпуск. Ходил мимо моего дома с другой. Я не стала пытать судьбу и сделала аборт. Но только очень неудачно. «Сочувствую, но должен сказать, что навряд ли теперь вы станете матерью». Эти слова доктора меня убили. Я три дня не выходила из дому. Плакала и плакала. Поругалась с матерью, так как ничего не могла объяснить. Мне хотелось умереть. А он, как назло, стоял вечерами возле моего подъезда с другой. Жадно обнимал ее. «Но у нас ничего не было», – сказал он однажды, когда я в слезах выбежала навстречу. «Мы просто встречались. Таких, как мы, много. Пойми!». Но разве я могла понять его? Нет! Нет! Никогда! Он снова уехал на войну, а я не знала, что пожелать ему вслед… Вроде, все забывается, но только я не могла забыть обиды. А потом, потом, через три недели меня пригласила к себе подруга…».
Я перестаю вспоминать.
– Что это с тобой, ты вся в слезах, – говорит мне тот бородатый. – А ну, посмотри на меня! Все будет хорошо! Мы победим эту армию!
А мне какое дело!? Победим или нет!? Мне безразлично. Я здесь только из-за него. Мне кажется, меня зовут вниз. Спуститься на этаж ниже.
– Пленных взяли, несколько минут назад.
О, Боже, опять пленные. И опять их расстреляют. Допросят… а дальше должны работать мы. На войне, как на войне.
– Хорошо, сейчас спущусь! – отвечаю я бородатому. Он у нас за главного. Слишком хитрый, не показывается в окне. Боится. Хотя корчит из себя героя, говорит, что побывал на всех войнах "великого и нерушимого". Да мне-то что! Я встаю и пытаюсь идти.
Опять взрыв. Автоматная очередь. Кто-то кричит внизу. «Убило. Помогите!». Сам себе пусть помогает.
Как-то странно, мне никого не жалко, да к тому же, все это противно. И даже смерть, смерть – будто бы игрушка. Умереть – одно наслаждение.