Санинструктор Маруся осмотрела раны, перевязала по всем правилам и объявила:
– Ступайте оба в санчасть. Может, вас в госпиталь направят.
– Что ты, Марусенька? Чего мы не видали в санчасти? – умоляюще заговорил Волжин.- Это же царапины! Ты сама видишь: царапины. Разреши нам остаться в строю!
Упрашивая Марусю, Волжин смотрел на нее обвораживающим взглядом своих голубых глаз, которые – он знал – нравились девушкам. И даже Пересветов сменил свой обычный, несколько суровый взгляд на умильно-ласковый.
Девушка подумала, отчего-то вздохнула и сказала:
– Ладно уж! Будете ходить ко мне на перевязку. Завтра же придете. А не придете – доложу кому следует.
– Придем, Марусенька! Обязательно придем!- обрадовался Волжин.
– Лучшего доктора нам и не надо,- пробасил Пересветов.
Недальний путь от землянки санинструктора до своей они прошли молча. Подходя к землянке, Пересветов уныло сказал:
– Засмеют нас ребята.
И Волжин согласился уже без прежней веселости:
– Засмеют!
Оба они ошибались. Никто не стал смеяться даже после того, как они сами, со всеми подробностями, не щадя себя, рассказали о своей неудаче. Все понимали, какое трудное и опасное у них дело. Каждый старался сказать что- нибудь ободряющее. Один говорил: «Бывает и на старуху проруха»; другой – «Первый блин комом – не беда»; третий вспоминал о какой- нибудь собственной неудаче.
У снайперов стало тепло на сердце. «Хорошие ребята у нас! – думал Волжин.- С такими воевать можно. Всегда поддержат!»
А капитан Ивлев сказал:
– Так. Неудачно получилось. Но огорчаться не следует. Могло быть и хуже. Действовать впредь будете не в одиночку, а парой. Один ум хорошо, два – лучше.
О своих царапинах снайперы умолчали.
В течение двух недель – сначала через день, потом все реже – они ходили на перевязку к Марусе, и та лечила их, как заправский хирург, не жалея реванола и бинтов. Через две недели девушка, почему-то опять вздохнув, объявила, что повязки можно снять совсем.
Лечение окончилось. От ран скоро и следа не осталось. Но обстоятельства, при которых они были получены, оставили глубокий след в душе у обоих снайперов. А Волжин так и не узнал, отчего вздыхала Маруся, да он и не думал об этом. Она была очень хорошенькая девушка. Многие заглядывались на ее румяное лицо с большими серыми глазами, но Волжину в те дни было не до девушек.
ТРИ ЗАПИСИ
– Бесплатное приложение к снайперской винтовке.- пошутил старшина, выдавая Волжину и Пересветову снайперские книжки. – Книжка-невеличка, да коготок остер. Вместить может многое.
И он был прав, этот старшина, которого ни один солдат не видел унылым. Снайперская книжка – интереснейший человеческий документ. Такую книжечку получал на фронте в дни Отечественной войны каждый снайпер. В нее заносились победы снайпера, и каждая запись, каждая строчка в ней добывалась самоотверженным трудом и большим искусством, огромным риском и презрением к смерти. Записи в книжке делались ближайшими свидетелями боевых действий снайперов. Записи были коротенькие, сухие – авторы их владели пером хуже, чем оружием. Но за скупыми и подчас «казенными» словами стояли славные дела, подвиги, необычайные приключения. Снайперская книжка – это как бы конспект приключенческого романа, герой которого – отважный, талантливый и умный советский человек…
Первые неудачи Волжина и Пересветова, как и следовало ожидать, сменились удачами. С каждым днем рос их опыт и боевое мастерство.
Очень плодотворной оказалась дружба с разведчиками. Хорошие разведчики были не только в полковой разведке, но и в каждой роте. Разведчики научили Волжина и Пересветова тому, чему не могли научить их в снайперской школе: умению видеть прячущегося
врага. Не раз Волжин думал с досадой, что в снайперской школе слишком все упрощали и облегчали. Взять хотя бы тот же пресловутый «блеск стекол оптики». О нем немало говорили, но никогда ни один из учащихся не стрелял по блеску. Волжин думал, что в школе следовало бы провести ряд упражнений с этим самым «блеском». Научить будущего снайпера с одного взгляда различать, что блестит на солнце: зеркальце, жестянка или действительно оптика – стекла бинокля или снайперского прицела. Если б в школе проводились такие упражнения, на фронте никто не попался бы на баночку!
Но разве могли руководители школьных занятий предугадать все вражеские хитрости? Их лишь постепенно, шаг за шагом разгадывали на фронте наблюдатели, разведчики и сами снайперы.
Волжин не один день просиживал бок о бок с разведчиком-наблюдателем на батальонном или артиллерийском НП. Эти умные солдаты – пехотинцы и артиллеристы-открыли ему глаза на многое. Только с их помощью он научился видеть врага и всю школьную теорию смог приспособить к практике.
Волжин узнал, что главное в наблюдении – его непрерывность. Научился запоминать местность во всех деталях и примечать малейшие изменения в ландшафте. Надо было вести счет кустам и бугоркам, чтобы во-время обнаружить выросший за одну ночь куст или появившуюся вдруг кочку. Он научился видеть утренние следы на росистой траве, исчезающие с первыми лучами солнца. Немало находилось ключей к разгадыванию фронтовых «загадочных картинок».
Научившись высматривать живые цели во вражеском расположении, Волжин и Пересве- тов начали успешно поражать их. Снайперские книжки обоих стали заполняться страничка за страничкой, лист за листом.
Однажды в книжке Волжина появилась такая запись:
«16.07.43. С удачно выбранных и искусно оборудованных ОП в нейтральной полосе уничтожил двух гитлеровских солдат и одного офицера».
В тот же день в снайперской книжке Пере- светова было записано:
«16.07.43. Находясь в паре с Волжиным на снайперском посту в нейтральной полосе, уничтожил двух гитлеровцев».
Обе записи были сделаны командиром роты капитаном Костылевым на основании донесений разведчиков.
И в тот же самый день в журнале боевых действий немецкого полка, которым командовал полковник Липпе, обер-лейтенант Вальден записал:
В 15.00 метким огнем станковых пулеметов уничтожен снайперский пост русских в нейтральной зоне».
Что же произошло в действительности?
Немецкая запись была сделана в 15.00, а русские – в 24 часа. Что же, эти записи сделаны были в книжках убитых, посмертно? Этого нельзя сказать: Волжин и Пересветов сами принесли свои книжки командиру роты.
Происходило в этот июльский день следующее.
Рота обер-лейтенанта Вальдена занимала благоустроенную траншею, которая, однако, слишком часто требовала капитального ремонта: русская артиллерия хорошо пристрелялась по ней и время от времени все здесь разворачивала.
В немецкой траншее было невесело.
Рядовой Ганс Фингер посмотрел на свои дешевенькие штампованные часы из неизвестного металла и выругался. Ганс непременно ругался, когда смотрел на свои часы: они совсем не походили на тот массивный золотой хронометр с тремя толстыми крышками, какой рассчитывал Фингер захватить в Ленинграде в числе прочей военной добычи. Русский золотой хронометр становился все более недосягаемым. Рука Судьбы, в которую верил Ганс, складывала свои пальцы в кукиш.
В данный момент у солдата была и еще одна веская причина для брани: уже десять минут назад должны были принести в траншею обед, а обедом и не пахло. Ганс терпеть 5
не мог неаккуратности и запозданий, тем более – в еде.
– Эти разносчики пищи – варвары, – сказал сосед Ганса. – Никак не оторвутся от кухни! Сидят там, болтают с поваром и обжираются.
– Раскуривают по дороге!
– Р-расстрелять их мало! – проворчал Ганс Фингер. – Будь я командиром, я сажал бы их в карцер за одну минуту опоздания. Тогда они поторапливались бы!
– В Европе было лучше! – вздохнул Пауль Кранц, долговязый меланхолик.
– А здесь разве Азия? – возразил кто-то.
– Здесь? Не поймешь, что здесь такое! Во всяком случае, совсем не то, что нам сулили. Вот уже третий год никакой добычи! А наши жены и девушки сердятся, что мы не шлем посылок, будто от нас зависит взять этот дьявольский город!