О том, что был ранен, да еще тяжело, что лежу сейчас в госпитале, я не собирался писать домой — пусть не волнуется моя милая добрая мама.
Рассчитанная на четыре койки, наша палата никогда не пустовала. Случалось, что за сутки одна, а то и две койки перестилались дважды — «постояльцы» менялись… Зависело это и от характера ранения, и от организма раненого, и главным образом от его личной дисциплины в палате. Если он находил в себе силы и выдержку шесть послеоперационных суток строго выполнять предписания врача, он выживал. Если нет, то его переводили «этажом ниже», как мы говорили, то есть в подвальный этаж. Так бывало, например, когда, не выдержав мучившей его жажды, раненый во время умывания ухитрялся проглотить несколько глотков воды…
Как-то утром, после врачебного обхода и обычных госпитальных процедур, меня, успевшего снова задремать, разбудил незнакомый, очень приятный женский голос. Я открыл глаза, и сон мой как рукой сняло: в палате, у двери, стояла невысокого роста девушка лет двадцати. Мало сказать, миловидная — мне она показалась удивительно красивой. Под белым медицинским халатом легко угадывалась ладная фигурка. На ногах ее сверкали лаком маленькие черные туфельки. Меня, привыкшего видеть наших девушек обутыми в сапоги, как-то особенно удивили именно эти аккуратненькие туфли.
Не только я — вся палата как завороженная смотрела сейчас на незнакомку.
— Кто из вас Жигарев? — внимательно посмотрев на каждого из нас, спросила девушка. Кстати, этот вопрос она повторила уже дважды. — Что, нет у вас Жигарева?..
— Да вот он я! — наконец-то опомнившись, сказал пожилой боец Василий Жигарев.
— Вы Жигарев? — переспросила она, подойдя к его койке. — Тогда получите свои документы и распишитесь вот тут.
И, передав что-то дяде Васе, она, попрощавшись со всеми, вышла.
— Откуда такая красота явилась к нам в палату? — потрясенно спросил я.
— Как-то светлей вроде бы стало, а? Не замечаете? — поддержал меня сосед по койке.
«Вот бы познакомиться!» — подумал я и решил навести справки.
— Шурочка, кто это приходил сейчас к Жигареву? — как можно равнодушней спросил я у нашей медсестры Шурочки Невзоровой.
— Так это наша Тиночка, медсестра из регистратуры, вольнонаемная. А что, понравилась?
— А чем она там, в этой регистратуре, занимается?
— Хранит все ваши вещи, документы. Если кому что потребуется, можете обращаться к ней.
— Тогда она-то мне и нужна. А как ее найти?
— Ну, сегодня уже поздно, а завтра с утра попрошу ее зайти к вам. А что хотел-то?
— Да вот… — замялся я, — хочу попросить ее принести мой бумажник проверить, все ли там цело.
— Хорошо, завтра же я ее и приведу к тебе, Николаев.
Конечно же весь остаток дня у нас только и разговоров было, что о ней. Мы вспоминали мирные дни, своих родных, знакомых, близких. Хвалились чем могли — кто фотокарточкой, кто письмами любимых. У меня ничего такого не было…
На другой день я проснулся раньше обычного, часа за два до подъема, и стал ждать. Однако пришла она только после обхода врача.
— Кто меня хотел видеть?
— Я хотел! Подойдите, пожалуйста, поближе, — как можно спокойней и серьезней произнес я, хотя рот мой расплывался в улыбке. — Мне вас не очень видно и слышно плохо!
Она подошла к моей кровати.
— Какие будут ко мне вопросы, товарищ больной?
— Присядьте, пожалуйста, вот тут, я вам, Тиночка, сейчас все объясню! — набравшись храбрости, я с удовольствием произнес вслух так понравившееся мне ее имя. — Хочу попросить вас найти мой бумажник.
— Хорошо, я пойду поищу ваш бумажник. Как ваша фамилия?
— Николаев моя фамилия! Евгений Адрианович Николаев! Образца двадцатого года, снайпер четырнадцатого полка, старший сержант.
Через полчаса она уже протягивала мне мой собственный бумажник:
— Ваш? Возьмите, что вам надо, а остальное я положу обратно.
— Вы знаете, Тиночка, обидно, конечно, но это не мой бумажник! Мой не такой, он чуть побольше, тоже черный, но немного поновей этого…
— Не может быть! — растерянно произнесла она. — Я не могла перепутать! Такого не бывало… Хорошо, я пойду и посмотрю еще.
— Погодите, Тиночка! Я хочу еще вас попросить: вы не могли бы помочь написать маме письмо?
— Хорошо! Вот сдам смену и зайду. Значит, побольше этого, говорите?
Через несколько минут она вернулась и принесла другой и, конечно же, не мой бумажник.
— Знаете, Тиночка, а вот этот уж совсем не мой! Видно, зря я в тот не заглянул…