— Мне отрезали палец, — сказал Луценко.
— Может, врача?
— Нет! — нервно воскликнул Луценко.
— Скажем, что ты сам по пьяни…
— Нет! — Луценко вскочил с дивана. — Они велели не обращаться! Менты с ними заодно!
— Успокойся, Миша…
Луценко вернулся на диван. Схватил подушку, обнял.
— Жаловаться бесполезно… Где сигареты…
Луценко сунул руку в диван, достал жестяную чайную банку, из нее сигареты.
— Хочешь?
Я помотал головой.
— Ах да, ты же тоже… ЗОЖ-активист… Физкультурникам нельзя доверять, Витя…
Луценко затянулся, задержал дым, икнул.
— Мне кажется, это Уланов нам накаркал, — хрипло выдохнул.
— В каком смысле?
Луценко затянулся еще, выпустил в люстру замысловатый кудрявый дым.
— Он стишки читал — про Дросю и Хохотунчика… Помнишь? Там Хохотунчика крысы поймали и стали его топить в сортире, хотели у него узнать шифр сейфа…
Не думал, что Луценко так близко принял творчество Уланова.
— Так оно все и происходит!
— Тебя в сортире топили? — уточнил я на всякий случай.
— Мне палец отрезали! А обещались еще!
— Миша, ты сейчас не в себе, — сказал я. — Успокойся. Постарайся хотя бы.
— А чего успокойся?! Он же там открытым текстом написал — «Тушканчика поймали и к проруби ведут…»
Луценко опять истерически хихикнул.
— Это он нарочно все… Уланов, сука. Он нас сильно ненавидит.
— За что?
— Мы подняли его из грязи, книгу ему хотели напечатать, а он неблагодарная свинья… Дрося Ку… Дрося — это он и есть! Уланов — это Дрося Ку!
Луценко разволновался, просыпал пепел на палас, затоптал.
— Могу поспорить — это Уланов! Он с этим Треугловым скооперировался! Теперь нас трамбуют! Теперь нас истязают!
Луценко вытянул сигарету до фильтра, попробовал встать, но не встал.
— Лучше тебе солянку заказать, — посоветовал я. — Хочешь, позвоню в «Вердану»?
— Не, я лучше лапши…
Луценко снова сунул руку в диван, долго шарил и вытянул белемнит и гвоздь.
— Я должен немного полечиться, — сказал Луценко.
Он принялся строгать белемнит гвоздем, собирая на блюдце пирамидку из порошка, приговаривая:
— Тушканчик растерялся, тушканчик одинок, ему в хлебало дулю, ему в дыхло пинок…
По-моему, таких слов в поэзиях Уланова не было.
— Ослеп от недокорма, ослаб, ек-макарек, а тут вдруг приключился в отчизне Рагнарёк…
Я поглядел на Луценко с удивлением: отрезание пальца и бутылка водки, похоже, пробудили в нем литературную доблесть.
На Рагнарёке Луценко замолчал, плюнул на тарелку и стал смешивать порошок из белемнита со слюной.
— А дальше? — спросил я.
— Ему нелегко пришлось, — заключил Луценко. — Он преодолел большие испытания и моральный рост… Слушай, Витя, а может, мне самому книгу издать? И самому выступать, а? Буду выходить на сцену, иметь успех…
На тарелке образовалась замазка цвета соплей.
— Я пойду, пожалуй, — сказал я.
— Давай-давай… — Луценко разминал замазку пальцем. — Иди…
— Поешь нормально, — напомнил я.
— Закажу хаш, — пообещал Луценко. — Тут через дорогу хашную открыли, вроде ничего.
Захлопнул дверь и спустился по лестнице. Вышел во двор.
Сегодня было прохладней и кружевные облака над морем.
Сел на ближайшую скамейку. Надо действительно разобраться с зожниками. В принципе, схема стандартная — наезд-откат, сначала пугаем контрагента, затем начинаем переговоры, возможно, вся схема с ЗОЖ-конвенцией — развод. Дико, и Луценко прав, так давным-давно не работают… Но вот приключилось.
Так или иначе, стадия запугивания миновала, пора начинать переговоры.
Я достал телефон и набрал номер ЗОЖ-предводителя Треуглова.
Телефон отключен. Ничего, мосье Треуглов, старайся дальше, посмотрим, что получится, хотя сволочь. Сволочь и как вовремя… Ладно, в крайнем случае разберу резервный счет, не первый раз. А можно и вовсе рвануть…
Рано. Пока рано рвать, если рвать, то лучше не оставлять хвосты.
Во двор вошла зебра. Видимо, с Набережной. Зебра уверенной вихлястой походкой прошагала мимо, наверное, одна из зебр-вымогательниц. От нее воняло жженым кукурузным маслом.
Неожиданно зебра направилась к подъезду Луценко, и я вдруг подумал, что она к нему и направляется. Что это зебра Треуглова, и она идет дальше пытать Луценко. Или для устрашения его шлепнут, а это зебра-киллер.
Глупейшая идея, но я вдруг поверил и решил пойти на всякий случай проверить. Поспешил за зеброй, успел заскочить, прежде чем дверь захлопнулась. Зебра с независимым видом стояла у лифта, и я тоже встал.