«Так ты Ма-и-ша, Ма-и-ша! Мариша, что ли? Ну идем, Мариша, пыль снимем. А то книжки пыль не любят… Они тоже дышать хотят…»
– Я знаю,– важно сказал Сеня.– Как люди.
– Правильно,– обрадовалась Полина и полезла вытирать полки.
Ах ты, господи, да сколько же здесь было сокровищ! И тут в первый раз в жизни она пожалела, что бросила школу. Выучилась бы на библиотекаршу и жила бы до самой смерти при книгах. И ничего не надо. Ничего? Ой, врунья ты, Полина! Врунья! Вот тогда и вспомнился Вася, но было это воспоминание стыдным. «Чего ж я стыжусь? – удивилась Полина.– Он мне муж». А стыд не проходил, она даже вспотела от сковывающей ее неловкости и тихонечко застонала – чего это с ней? Ведь все по закону? У них раньше времени ничего не было, все по правилам. А стыд не проходил…
«Да что я? Своровала у кого что? – не понимала себя Полина.– Все же как положено».
А как оно в жизни положено? И кем это «положено»? Вот и неизвестно. Потому что пришел с работы Петр Алексеевич, удивился Полине и пятнадцать раз (а может, больше?) сказал спасибо.
– Вы не спасибайте,– смущалась Полина,– а садитесь с детями есть.
– И вы с нами,– сказал Петр Алексеевич.– Разделите ужин…
– А что его делить? – затараторила Полина.– Я много наготовила. Чтоб и на завтра.
– Откушайте с нами…– Вежливый он был такой, что просто невозможно отказать. И она села за их стол и вдруг почувствовала себя счастливой оттого, что дети с аппетитом едят, да и он тоже, только ему, видать, вроде неудобно есть левой рукой. И Полина, чтоб проверить, тоже переложила вилку в левую. Медленно, от непривычки подносила ко рту желтые кусочки сала. «Как в кино,– представилось ей.– И хорошо-то как».
Другая бы долго думала. И ведь было над чем. А она уже через неделю, ничтоже сумняшеся, сказала Петру Алексеевичу:
– Нет мне покоя. Я у вас буду жить. А так я ночи не сплю, все думаю, не угорели ли? Вы ж городские, печку топить не можете.
Сказал он ей что-нибудь на это, она теперь не помнит. Или нет? Наверное, нет. Но все равно она бы его слушать не стала. А когда пришла с вещами, Сеня, дурачок, стал кидать в нее кубики. Пока просто ходила – ничего, а пришла с сундучком – обиделся за мать. И ведь пришла домработницей, ни про что другое не думала, а хлопец не поверил. А вскоре побежала в загс к подружке. «Я тебе тогда «Красную Москву» Дарила, а сейчас вот тебе пудреница (из ракушек, крымская, а на стеклышке дерево-стрелочка, кипарис называется, три волнистых линии – море, и белое пятнышко– парус), разведи ты меня». И послала Васе бумажку. Писала и письмо, но порвала. Хотела выразить вот что: извини, Вася, я ошиблась, мне сейчас чужих детей надо ставить на ноги, а главное – мне о тебе вспоминать почему-то стыдно. Сама не пойму: тогда на меня помрачение нашло или сейчас? Вот из-за этого стыда и не послала. Жалко было Васю. Он-то не виноват.
Как уехала из дому к Петру Алексеевичу, то и своих бывших свекров почти не видела. Мать говорила – пошумели. Но так, больше от оскорбления, чем от потери. Ведь это от матери Васи Полина узнала музыкальное такое слово «мезальянс». Говорила та это слово, когда Полина приходила к ним ранней весной мыть окна. Значит, что разошлись, это хорошо? Так нет же, плохо! Вот если б образованный Вася бросил Полину, было бы, по их разумению, правильно. А то, что Полина сама строила, сама и ломала, было и возмутительно, и по-хамски, и черт знает еще как! Свекор разыскал ее в конторе и дрянно обозвал. («Бронхеи очистил»,– как сказал бы Кузьма.) Полина тогда взяла папку – и со всего маху ударила его по щеке. И на следующий день ее уволили. Петр Алексеевич возмутился тогда, хотел идти к начальнику шахты, Полина
отговорила.
– Не надо! Не ходите! Детям лучше будет, если я
буду дома?
– Детям? При чем тут дети! Поля, я вас убедительно прошу не ломать свою жизнь из-за моих детей. 5-не могу принять такой жертвы. Считаю ее бессмысленной. Вам надо работать, учиться…
– Я буду! Буду! – успокаивала его Полина. Та вот все и было тогда…
– Дай бог, дочка, тебе такого мужа, как твой отец! Дай бог! Я ведь счастливая, Мариша, самая счастливая.
– Сейчас таких нет. Папа у нас не от мира се: Знаешь, с такими сейчас счастья не найдешь. Я просто на минуточку себе представила: кого-то из моих знакомых усылают из Москвы… в глушь, от театров, от музеев, от магазинов московских…
– Ну и что?
– Ужас! Я уже не говорю о том, что моя незна! мая родная мама бросает Консерваторию, едет за ни!« По нынешнему времени – это чудо, небывальщина. А потом возникаешь ты. Папино счастье…