— Нет! — кричит он, и его хриплый вопль эхом отдается в каменных стенах.
Я подгоняю лошадь. Галопом промчавшись по дорожке вдоль канала с нечистотами, мы уносимся в ночь, подальше от света фонарей. Выпущенные в меня стрелы бьются о каменные стены. За спиной стучат копыта, вслед несутся проклятия и крики, и я делаю в уме пометку: всегда, всегда во время миссий держать нож в рукаве.
Лошадь как будто знает, куда скакать, и я лишь подстегиваю ее. Смрад канализации отвращает ее так же, как и меня, но, к сожалению, ее новый всадник весь заляпан дерьмом. Я успокоилась настолько, что ощущаю исходящую от меня самой вонь и подавляю рвотный позыв.
Держа поводья в одной руке, другую я крепко прижимаю к животу. Завтра на нем останется синяк размером со шкатулку. Знак геройства Миры — первого солдата, вернувшего половинку винтерианского накопителя. Меня переполняет гордость, и я удерживаю это чувство так же крепко, как сжимаю шкатулку. Лошадь делает очередной поворот, и мы вылетаем из тоннеля на улицу. Прохладный свежий воздух вызывает у меня улыбку, и я пришпориваю коня — быстрее, быстрее! Мы еще не свободны.
Мы всего в нескольких секундах от северных ворот Лайнии, когда выставленный возле них патруль осознает, что что-то произошло. Охранники хватаются за рычаг, приводящий в действие железную решетку, чтобы опустить ее и перекрыть мне выход. Поздно! Лошадь делает рывок, и мы проносимся мимо солдат. Я бросаю взгляд на охранника, остановившего меня у ворот. Он узнает меня, и его глаза в ужасе расширяются. Пересекая мост через Фений, я срываю с головы черную шапку. Мои белые волосы развеваются на ветру живой вьюгой: ослепительно-белое напоминание, что они поработили не всех винтерианцев. Часть из нас еще жива. Часть из нас еще свободна.
И часть из нас на половинку медальона близка к тому, чтобы вернуть свое королевство.
5
Я добираюсь до лагеря за два дня, изредка останавливаясь на получасовую передышку. Я убеждаю себя в том, что не вижу Финна впереди не потому, что ему не удалось выбраться из Лайнии, а потому, что он гнал свою лошадь так же отчаянно, как я, и доехал до лагеря раньше. Спрыгнув со взмыленного бедняги коня, я отвожу его к ручью. Он пьет воду так, будто ничего вкуснее в жизни не пробовал. Я перепрыгиваю через ручей и поднимаюсь на холм. Высокая трава прерий туго обтекает мои бедра. Там, под чистыми голубыми небесами, разбит наш лагерь. Я словно никогда не покидала его.
В загоне стоит лошадь с золотой меткой «Л» — Финн благополучно вернулся. Расслабившись, я глубоко вдыхаю аромат земли и высушенной солнцем травы. Спокойствие этого лагеря не нарушится ужасом возвращения изломанных и окровавленных пленников Ирода, во всяком случае, сегодня.
Распрямив плечи, я вхожу в лагерь с полным достоинства видом, насколько это, конечно, возможно, учитывая то, что я покрыта сухой коркой грязи. Вокруг никого. Никто не шевелит поленья в потрескивающем костерке, никто не стирает одежду у родника. Значит, все собрались в общей палатке для собраний — самой большой, желто-коричневой. Я никак не предупреждаю о своем появлении, просто откидываю полог и шагаю внутрь, оставляя на выцветшем коричневом ковре комья грязи.
Пятеро мужчин сидят за стоящим в центре палатки щербатым дубовым столом. Их лица искажены беспокойством. Кто-то молча кривится, кто-то не сдерживаясь кричит; они так взвинчены, что сначала даже не замечают меня.
— За ней надо кого-то послать! Каждая секунда может стать для нее последней! — гремит Грир.
Его глубокий голос перекрывает все остальные. Удивительно, он ведь почти всегда молчит на наших собраниях. У меня по коже бегут мурашки. Если он так разволновался, что заговорил, то, видно, все сильно обеспокоены.
— Я не должен был ее отпускать, — рычит Генерал. — Как ты потерял ее, Финн?
Полог с шорохом падает на место, и все одновременно разворачиваются ко мне и теряют дар речи. На меня смотрят пять ошеломленных лиц. Пять лиц с глазами разных оттенков синего. Пять лиц с печатью войны, смертей и шестнадцати лет бродячего образа жизни. Некоторые из присутствующих еще не оправились от ранений, полученных во время последней миссии, и их тела перевязаны.
— Не впадайте в панику, господа, я жива, — объявляю я, прикрывая свою дикую усталость деланой бравадой.
Я нарочно трусь о Финна самой грязной частью плаща, протискиваясь между ним и Хенном. Шкатулка с половинкой медальона, как примерзший к коже кусочек льда, с трудом отлепляется от ладони и глухо падает на стопку разложенных на столе карт.