* * *
Эйнштейн нам дал теорию,
и в ней живем без горя мы...
Что время относительно –
нам душу молодит...
Летит над нами Время,
и мы летим во Времени, –
мы Временем беременны,
но нас оно родит!
Эрзац-истина
Возьми в ладонь земли
тащи в свой терем-теремок
кусок земного шара.
Не отдавай! Пусть бьют в твой дом
из пушек и обрезов...
Ты станешь с истиной знаком,
с игрой богов и бесов.
* * *
Если бабы недружно запели,
значит, труп повезут со двора...
Если морда опухла с похмелья,
значит, весело было вчера...
Если мысль выше крыш не взлетает,
значит, кончился в сердце огонь...
Если снег на ладони не тает,
значит, мертвая это ладонь...
Если умер, но ходишь, как прежде,
если сдался, врагов возлюбя, –
значит, слава последней надежде,
что воскреснуть заставит тебя!
Фантастическое
Будет час в поэтической теме –
нежный грохот да розовый дым...
И машина по имени "Время"
подкрадется к желаньям моим.
Сяду в кресло, и кто-то прикажет,
поправляя на мне проводки:
"Будешь в Прошлом – не трогай букашек
и не рви в той Эпохе цветки".
...И рванется машина, задымится прическа,
тонко свистнут Эпохи, пролетая во мгле...
Я шагну из машины торопливо и броско
по горячей, упругой, первозданной Земле.
Буйно травы цветут, и по этому буйству
древний мир изначальный акварельно размыт.,
Я забуду приказы, и сорву незабудку,
и запрячу туда, где сердечко щемит...
...Ну, машина, поехали к дому,
в свой двадцатый излюбленный век!..
Только истина, равная грому,
грянет в уши: "Пропал, человек!..
Возвращаться тебе уже некуда,
уже нету двадцатого века-то...
Мироздание вдрызг поразрушено,
вьется пыль да микробное кружево...
Век двадцатый распался на точки,
на энергию сверхскоростей.
А причина – вот в этом цветочке,
что украл ты у древних людей..."
...Я стою, как стакашек на блюдце,
я стою – ни вперед, ни назад:
и в двадцатый – уже не вернуться,
да и древние – косо глядят...
Фантазия текущего дня
Колдуны, чтоб нагадить ученым
и познанье прикрыть навсегда,
перепутали белое с черным,
и пошла по планете беда...
...Только мысли я черным подкрашу,
но секунда – и радужный дым!
...Бабка пряла двухцветную пряжу,
а клубок получился один.
По-разбойному тьма отсвистала,
белый день воевать не зовет...
Дня не стало, и ночи не стало:
будто вечер, и будто восход...
Древний филин покинул обитель,
не дождавшись полночной поры...
И фотограф плюет в Проявитель,
матерном сотрясая миры...
Он хотел черно-белую тетю,
а она не пришла, но зато
вместо тети на сереньком фоте
вышел черт – в сапогах и манто.
Стало серым, что хлебом зовется...
Рожь с пшеницей, извольте дружить!.
Хоть без белого плохо живется,
но без черного – можно прожить!
А без тьмы – и разбойник несмелый..
А без дня – не накинется зной!..
И целуются черный и белый,
пьют вино из баклажки одной.
Колдуны! Симпатичные дяди!..
Вас, наивных, мне жалко до слез...
Вы кому-то хотели нагадить,
а решили всемирный вопрос!
Гойя
I
В квартире по улице Мопра[3]
горит голубая свеча...
Там теща, тугая, как кобра,
домой заманила врача.
Глядят, колыхаясь, как тени, –
а зять – живописец младой,
в толпе искрометных видений
бредет, как последний святой.
Он, бритвочкой кисть обрезая,
нетвердою водит рукой...
О, мысли, сознанье КРОМСАЙЯ,
толкайтесь в мой череп тугой!..