Вот так великие зимуют,
и дозимуют, наконец, –
когда к Парнасу напрямую
прискачет пламенный гонец.
И Блок ружьем ссутулит спину,
и Маяковский – с палашом...
Парнас пустеет, а в долину
стремятся вороны гужом...
Война сегодня быстротечна,
война бездумна и беспечна,
война всеядна, как война, –
ей даже музыка нужна...
Но под полотнищами света,
под вой военныя трубы –
конец войне, и над планетой
взошли салютные столбы.
И сквознячком в народной массе
летает дым – победный чад...
Гудит толпа... А на Парнасе
казармы холодно молчат.
Никто, наверно, не вернулся,
никто, наверно, не вернулся...
Совсем озябшая березка,
над ней – холодная звезда...
Но – чуткий звук... А может, просто
звенит святая пустота...
Но вздрогнет заяц на опушке,
но веткой белочка качнет,
но скрипнет дверь, и выйдет Пушкин,
и кружкой снегу зачерпнет.
Не расплескайте, милый друг...
Беспечно солнце наслаждалось
злачёной лопастью креста...
А в мире что-то ожидалось, –
наверно, новая беда...
Кому – беда, кому – веселье
под колокольную молву...
Попы, угрюмые с похмелья,
персты уткнули в синеву.
Там, на обрыве колокольни,
Никитка-вор стоял с утра...
Давал урок всей русской голи,
что голь на выдумки хитра!..
Шумел, как бес, смешил старушек,
и знал, крылатый баламут,
что скоро с простеньких церквушек
кресты пропеллерно рванут!
За ней гонялись
тройками и цугом,
над ней стреляли
сонным порошком.
Ее манили
запахом и звуком
и в волчьи ямы
гнали прямиком...
Ура ловцам –
настойчивым и мудрым!
Ура творцам
научного огня!..
..Гипотезу
поймали перед утром
простого дня,
внепраздничного дня.
И вот уже
минут через десяток
по всей Земле
дискуссии гремят.
Качнулись где-то
столбики цитаток,
чтоб где-то рухнул
каменный догмат.
Профессора,
отбросивши "ермолки"[6],
скребут затылки
резвой пятерней...
В ученом мире
бродят кривотолки...
Всему она,
гипотеза, виной!
Хрипят часы
о жребии суровом,
холодный дождик
плачет за окном...
Футляр из стали
зверю уготован.
"Теория" – написано на нем.
Галдит народ,
в успех еще не веря,
летают снимки
стаей лебедей...
А черный глаз
невиданного зверя
без любопытства
смотрит на людей.
Как далеки
луга, пески и рощи,
как недоступна
влага из ручья!...
И входит в клетку
хмурый дрессировщик,
упругий бич
по стружкам волоча.
Он любит мясо,
пиво и науку,
он любит бокс
и маленьких детей...
И хочет он,
чтоб зверь пошел по кругу,
слегка скрипя
пружинами когтей.
Чтоб зверь кричал
по знаку режиссера
и умолкал –
по просьбе из толпы...
Чтоб весь накал
звериного позора
раздумьем морщил
зрительские лбы...
Но этот зверь,
таинственный, как полночь,
толчком лежал
во всю свою длину...
И дрессировщик,
злобой переполнясь,
вспорол бичом
тугую тишину.
Он бил и бил...
Желание мельчало:
"Хотя б поднять,
хотя бы разозлить!..."
вернуться
Григорий Коваль – омский юрист, знакомый Кутилова.
вернуться
К р я к у т н о й. Крякутной (Крякутный) – русский подьячий (делопроизводитель) XVIII века, построивший первый в мире тепловой аэростат и совершивший в 1731 году полет на нем. Преследовался церковниками.
вернуться
Ермолка – маленькая круглая шапочка из мягкой материи.