Нет, я не желал зла этим молодым людям, которые решили подшутить над «Скорой». Мне жалко было медсестричку. Мне стыдно было смотреть ей в глаза. Первый раз она выехала со мной на вызов. Так спешила, торопилась, старалась. А оказалось, что ехала на ложь. Она медленно, даже как-то заторможенно-вяло спускалась по лестнице вниз.
— Доктор, доктор. Что же вы им так ничего и не сказали? — вдруг у самого выхода, загородив мне дорогу, спросила она, с трудом сдерживая слезы. И как ни облизывала она губы, они все равно казались высохшими.
Я попытался прошептать ей несколько слов. И не смог. Горло мое пылало огнем. Какой-то кляп в нем не давал выхода ни чувствам, ни словам.
— Эх, доктор, доктор, — вспыхнула она опять. — Ну что же вы молчите? Ведь я вижу, вижу, не бедный вы на слова.
До сих пор не могу я забыть этот день. И ее глаза, и худенькие пальчики, прижатые к груди.
Поздняя ночь. И уже обслужено двадцать вызовов. Но выдалась свободная пауза. Я в радости, точно волейболист, падающий под волейбольный мяч, падаю на кушетку. Хочется отдохнуть, набраться сил. Тело понемногу отмякает, но в голове шумит, шумит, и кажется, не будет моим тревожным мыслям ни конца ни краю.
Рядом — черная всклокоченная голова. Это спит фельдшер Пушков. Огромный, круглолицый, теперь, наверное, из уходящей той древней былинной породы русских мужиков. Позабыв все на свете, он храпит со свистом на всю комнату. Видно, его ничто не трогает. Почему? Наверное, характер такой… Хотя вспоминается случай, когда он, никогда не обидевший ни одного человека, так на одном вызове раскипятился, что пришлось чуть ли не связывать его. Прошлым годом это было… И собрался он на вызов живехонько, побыстрее меня. И мы выехали. Вызов был примерно такого содержания: «При смерти беременная женщина». Короче, трагедия. Минуту-другую проворочаешься, и можешь опоздать. Тем более сообщили, что лежит она на улице… Дело было осенью… Дул ветер. Мы спешили, и в толчее машин раза два чудом не попали в аварию. Машину качало, и у нас самопроизвольно открывалась дверь. Пушкову раза два пришлось поддать головой крышу. Но он, пересиливая боль, кричал водителю:
— Коля, Коленька, побыстрей!..
Наконец мы у дома, где должна, по идее, лежать беременная женщина. Я вглядываюсь в тротуар… Пушков первым выпрыгнул из машины. И заметался, закрутился по улочке, прислушиваясь к любому ее шороху и писку. Но ничего не было слышно. Улица была пустынной, единственный прохожий, встретившийся нам, с удивлением сообщил:
— Никого и ничего здесь не было… Я здесь целый час прогуливаюсь…
Пушков, поначалу не поверив ему, быстро осмотрел все закоулки вокруг указанного дома. Женщины нигде не было.
И в этот момент, когда он потерянно, ссутулившись, шел к машине, к нам вдруг на всем лету под шум сирен и всполохи спецсигналов вначале подъехала пожарная, а за ней и милицейская автомашины.
Пушков, обхватив руками голову, так и присел.
— Значит, ложь все это… Ложь… ложь… ложь… — прохрипел он и повернулся к дому, к которому какой-то подлец ради насмешки одновременно вызвал три скорых городских службы, и прокричал: — Что же ты, гад, не выходишь?.. Что же ты?.. Коли вызвал, выходи… Не бойся, я тебя бить не буду, я на тебя только посмотрю… Только секундочку посмотрю…
Вокруг Пушка столпился народ. Он угрожающе посмотрел на молчаливо окружившую его толпу.
— Что же вы, люди, делаете? — мрачно проговорил он и, сгорбившись, точно раненый, стиснул зубы.
Поначалу слезы на его глазах были чуть заметны, а потом так полились, что милиционер, подошедший было к нему, чтобы хоть чуть-чуть остепенить его, растерялся.
Сегодня рано утром диктор местного радио разбудил меня своим хорошо поставленным голосом: «В городе и по области ожидается сильная метель, температура воздуха до минус тридцати…»
«Да, — подумал я, натягивая старенькое осеннее пальто. — В такой морозец в холодной кабине «уазика» долго не накатаешься — мигом что-нибудь отморозишь или же непременно станешь жертвой невидимого гриппа…»
Врачи те же люди. Они так же, как и все, болеют, кашляют, пьют таблетки, парят ноги, опять кашляют. Болезнь — штука зубастая, с характером…
Нет, нет, врач не создан для болезней… Врач создан для того, чтобы лечить, а не болеть… Сами посудите, если все врачи заболеют, что тогда будет. Куда ни сунешься, везде будут эпидемии…
Я медленно спускаюсь по лестничной клетке. Еще вчера мне позвонил главврач. Опять просит выйти на поддежурство. На «Скорой» уйма вызовов. Началась зима. И вот уже, кроме сердечно-сосудистых и прочих заболеваний, на «Скорую помощь» накинулась простуда. Выехав утром, возвращаешься на подстанцию только к вечеру. За одним вызовом тут же следует второй, за ним третий… десятый… двадцатый.