Удивительно легко и свободно исполнял он очень тяжелый для многих труд. Дрова кололись — точно семечки щелкались. Ритмично ударял топор, громко, с присущим только Корнюхе возбуждением произносились одни и те же слова, а все его мускулистое тело, полное красоты движения и какого-то трепета, так бойко двигалось, что казалось, внутри его была вечная, нестирающаяся и неломающаяся пружина. Целая толпа зевак с шести утра и до шести вечера стояла и с благоговением, забыв обо всем на свете, наблюдала, как тукал Корнюха. А детишки, каждый раз дождавшись начала Корнюхиной прибаутки, хором помогали ему.
— А вот вам… два левых сапога!..
— Силен! — удивлялись некоторые. — Вроде неуклюж, волошковат, а колет-то хорошо.
Другие говорили, что он где-то по секрету дровокольную науку выведал, и теперь вот всем механику преподает. Говорили, что он колет для того, чтобы себя утешить. Или же для того, чтобы в поселке люди друг с другом были помягче.
— Сила есть, ума не надо… — тяжко вздыхал Никифоров.
— Ну нет… — угрюмо нахмурясь, произносил сельповский грузчик. — Просто ему жарко… Жена у него в санатории гуляет, а он, чтобы не взяться за ружье, в дровах остывает…
— Ой, — перебивала его Верка. — Да не из-за жены он расстроен. Он в Нинку влюбился, а та его не любит.
Все и всякое говорили про Корнюху. Но никто никогда его не ругал. Его уважали, его ценили.
Вот только непонятно было, почему он все время приговаривает: «А вот вам… два левых сапога…»
— Братцы, это я знаю! — гордо восклицал грузчик и объяснял: — Прибаутка эта его родилась на войне. Попал он в пехоту. А там все левой да левой. Ну а он, сами знаете, вечно старается. Так вот, у него стали все левые сапоги разлетаться. Ротный издал приказ каптерщику выдавать Корнюхе, кроме правого сапога, два левых, один на ногу, а другой про запас. А Корнюхе только этого и надо. Еще сильнее замолотил он своей левой, и через месяц дело дошло до того, что все левые сапоги в части кончились. Затосковал Корнюха, все же как-никак стыдно пяткой светить. Постепенно слух о тоске его дошел до начальства. Вызвал его командир и говорит:
— Ты чего хмурый?
А он ему:
— Я не хмурый, я злой.
А тот:
— А нам здесь такие и нужны.
И на передовую его связистом. Под пулеметным огнем да под артобстрелом приходилось связь налаживать. Взвалит он две, а то и три катушки на спину, возьмет лопату и вперед. Левый сапог меньше стал стираться, в основном на животе теперь мозоли натираются.
— Ой, да я чуть не забыл… — грузчик, засмеявшись, быстрее прежнего продолжил: — Чуть не забыл… вместе с сапогами носил он и длинную лопату. Раз сам генерал остановил его у переправы и спрашивает:
— Младший сержант, вы кем числитесь?
— Связист я, — отвечает тот ему.
Генерал взял лопату.
— Разве связисту положена такая лопата?
— Может быть, другим не положена, а мне положена, — пробурчал Корнюха и тут же с ходу как выпалит генералу: — Товарищ генерал, мне эту лопату танкисты по заказу сделали, с ее помощью я хочу как можно скорее гадов перебить.
— И откуда ты все это знаешь? — спросил грузчика Никифоров.
— Как откуда? Ведь мы с ним на пару служили.
— Ага, все ясно, — ехидно произнес Никифоров. — Ты, верно, сторожил его левый сапог.
— Да пошел ты… — вспыхивал грузчик. — Да ежели хочешь знать… мы с Корнюхой благодаря этой лопате медаль заработали. Точнее, он заработал. Раз ползем с катушками. Глядь, а вокруг немчуга тук-тук… тук-тук… десант, человек сто. Мы замаскировались. Корнюха связь поддерживает, огнем командует. А я в десяти шагах от него рацию держу. Тут, глядь, немчуга все ближе и ближе, вот уже в тридцати шагах, а некоторые полным ростом идут. Корнюха по рации связывается с командиром.
— Товарищ командир, у меня «гости».