— Да я и без твоих пышек протерплю.
— Нет-нет, Наталка, ты должна их попробовать. Мешок муки изведу, но пышек сам тебе испеку, — и после долгих неудач Егор все же добился, чтобы его пышки получались с румяной корочкой.
В рабочие дни Егор прочищал в лесу просеки, вязал для плана веники или же по приказу лесничего валил подгнившие сосны.
Получив в лесничестве деньги за сенокос, Егор сходил на станцию Печки и привез оттуда новую коляску, набор ползунков да маленькие одеяльца и прочие детские постельные принадлежности.
— Не рано ли? — улыбнулась Наталка, обрадовавшись покупкам.
— Ничего, пущай полежит, — ответил Егор и с солидностью добавил: — Егор Егорыч Егоров с первой минуты внимания потребует. Пусть он уже сейчас своим хозяйством обзаводится. А подрастет, я ему и велосипед куплю.
— Да где тут у нас ездить…
— Так я дорожку заасфальтирую, и будет она поровнее, чем на станции Печки.
Теперь по ночам они спали вместе. А то вдруг Наталке что-нибудь потребуется. Наталка засыпала быстро. А он подолгу не засыпал, глядя в темень, прислушиваясь к лесным звукам и шорохам за окном, все думал и думал. Теперь он тоже носил на груди разноцветную тряпичную куколку. Таясь от людей, они с Наталкой увешали куклятами почти целую лесную просеку. Он и вовсе старался не спорить с людьми, боясь сглаза. Хотя и раньше никогда ни с кем не ругался.
Иногда лесничий поддевал его.
— Ну, дед, — говорил он. — Если Наталка и взаправду родит, во кино будет…
Но Егор не обижался на него. Отвечал тихо, спокойно:
— Как только, товарищ начальник, моя Наталка родит, я обязательно вас приглашу.
— А если девка выйдет?
— Ну и что же тут такого? — еще спокойнее отвечал ему Егор. — Ведь дите есть дите. Какое бы ни получилось, все равно мое.
В лесу полянки, где всегда растет самая вкусная для коров трава, гладко выбриты. Это Егор постарался. Он любит, чтобы и в работе после него всегда оставался порядок. Вот трепещется на огромном дубу разноцветная куколка. Остановившись, Егор с усмешкой прикасается к ней. И, подставив под ветерок голову, садится под деревом.
А Данилыч тем временем похудел и даже состарился.
— Ты чего это такой? — спросил его Егор.
— Да вот получил телеграммку от сына. Сняли его временно с нашего маршрута.
Егор сочувствующе цокнул языком. Помолчал. А потом ободрил:
— Ладно, будет тебе, не грусти, сын у тебя парень что надо. Вот увидишь, он обязательно к тебе приедет. Сыновья всегда к отцам тянутся.
И Данилыч верил ему.
— Ну а когда он приедет к тебе, — нравоучительно продолжил Егор, — ты покайся и обязательно его заприважь. Подумаешь, двадцать лет. Порой люди мирятся и после большего срока. И ничего, живут без всякой черствости.
Данилыч краснел. Молча тер рукой лобастую голову и верил Егору.
А осень уже вовсю прижигала листву и, свалив ее с веток, сжимала в мертвые коричневые комочки. Под кустами подолгу блестели невысыхающие лужицы, и капли висели на голеньких веточках. Полинял, выгорел на солнце Данилычев картуз-великан. И лошадка его, исхудавшая от непрерывных работ, хмуро жмурилась при виде огромных набрякших дождевых туч.
— Ты чего это сам какой-то странный? — поинтересовался однажды Данилыч у Егора. — Все о чем-то думаешь и думаешь…
Егор улыбнулся:
— Понимаешь, коса моя что-то притупилась, — и вздыхал: — И травки в этом году не будет больше.
— А ты отбей косу.
— И то верно. Завтра обязательно отобью, — согласился с ним Егор. — А то по вечерам стала меня осенняя тоска одолевать, — и рассмеялся. — Но с косой я как у Бога за пазухой, никакая смерть меня никогда не возьмет.
И через неделю, когда неожиданно схлынула с леса дождевая вода, в полдень Егор, прилично устав на огороде, пошел в лес к ручью водицы попить, да, как назло, позабыл дома косу. Тут его смерть и подстерегла. Не успел Егор к ручью наклониться, она тут как тут. Для начала опрокинула навзничь. Отплевывая воду, Егор сопротивлялся ей как только мог. А где-то совсем близко, шумно раздирая ветки, несся к Егору Данилыч.
— Егор, Егор! — кричал он во всю глотку.
И этот крик на какое-то время остановил смерть.
— Теперь держись, Егор, у тебя сын родился!
Егор с трудом приподнялся.
— Егор, да что же это? Глянь! Ведь дите — вылитый ты! С тебя причитается! — загоготал Данилыч, не замечая, что Егор, улыбаясь, как-то болезненно сползает вниз к воде.