Илья, еще толком ничего не понимая, прошептал:
— Что же ты легла здесь?..
И ветер, полоснув его, как-то разом сгорбатил.
Водитель оттолкнул Илью и, в ужасе обхватив голову, прошептал:
— Что же теперь?.. — и, повернувшись ко всем, заорал диким голосом: — Я был против… она сама села…
Над головами людей небо все так же синело. А ветер, приподнимая степную пыль, тут же ее уносил.
ОДИН
Я гость в этом поселке. Кратковременный гость. Внезапно появившись, внезапно исчезну. Я не знаю ни отца, ни матери. Я детдомовский.
Как долго будет тянуться моя такая жизнь? Я не знаю.
А так бы хотелось все узнать. Я ни разу никому не намекнул на свою горькую судьбу. Я стараюсь на людях больше смеяться, улыбаться. Хотя, кажется, они все равно меня понимают.
Я увлечен врачеванием и с каждым днем стараюсь его совершенствовать. Однако все равно что-то не то. В последнее время меня беспокоит мое будущее. Долго ли я буду пребывать на земле? И что ждет меня после смерти?
В поселке не с кем поделиться этими моими немножко странными и таинственными мыслями. Недалеко от меня живет бородач философ, вот только он мне и интересен. У него порок сердца, и он часто ко мне обращается за помощью. Я всегда стараюсь помочь ему. Но, увы, с каждым годом его состояние ухудшается, порок у него мало того, что врожденный, но и тяжелый. И, чувствуя все это и понимая, он спешит жить. Любознательности, образованности его можно позавидовать.
Кроме широкого кожаного ремня с массой заклепок, который отлично и надежно поддерживает его брюки, постоянно с ним пульт дистанционного управления. Эта коробочка с разноцветными кнопочками вечно в его руках. Она заменяет ему четки. Почти всегда в разговоре со мной, да и не только со мной, но и на людях, он любит нажимать кнопочки.
— Зачем тебе этот пульт? — спрашиваю я его.
— Как зачем?.. Лет через двадцать без дистанционного пульта и шага нельзя будет ступить.
Я удивляюсь. А он с трогательностью объясняет:
— Мир ороботизируется — кругом роботы будут. И без пульта с ними не справишься.
— Но ведь роботы бездушные… — утверждаю я.
— А разве людей мало бездушных?.. — спрашивает он, перебирая в руках пульт. — И что вы все время о душе говорите. Не забывайте и о теле.
Он смешон мне. С фарфоровыми бледно-розовыми щеками — признак сердечно-легочной недостаточности, и с тонкими, вечно вздрагивающими пальцами, с мелкими капиллярами у ногтей, тучными отечными ногами, — разве можно при таком здоровье храбриться или чем-то восторгаться. Я уж знаю из своей небольшой практики, что многие такие, как философ, тяжелобольные к концу дней своих становятся верующими. Даже теряя сознание, в бреду, кротко просят, чтобы их хоть какой-нибудь дух спас, защитил.
Философ сидит передо мной радостный, беззаботный. Настроение у него отличное, пульт дистанционного управления рядом с ним. Рассказав почти обо всех последних научных открытиях, он вдруг, заметив мою озабоченность, поспешно спрашивает:
— Как дела?
— Плохо, — отвечаю я.
— Неужели в нашем поселке опять кто умер?
— Да, — вздыхаю я. — Понимаешь, обидно. Был бы старик, а то ведь молодой. Сорока еще не было. Отравление.
— Наркотики?
— Да нет, инфекция.
Философ мнет кнопки на пульте, затирает их, все делая как-то наугад, без разбора. Затем он вдруг торопливо встает, ногой отодвигает стул.
— Выйду на воздух. А то от твоих смертей как бы опять голова не разболелась.
И выбегает из моей комнаты.
…Нет, я не пессимист. Просто в последнее время меня раздражают смерти. В медицине встречаешься с ними почти каждый день. Многие проходят бесследно, а многие стоят перед глазами, и не день, а годы.
Чтобы хоть как-нибудь успокоить себя, стараюсь убедить себя, что смерти как таковой нет. Воспринимая мир как вечную субстанцию, я пытаюсь воспринять в нем и человека как вечное существо.
Каким-то внутренним, не известным и не понятным мне чувством я начинаю понимать, что если я в короткое время своего существования не изменюсь, то попаду, а точнее, окажусь в состоянии какой-то ужасной ошибки.
Нет, мне не надо бежать от самого себя. Мне просто надо разобраться в самом себе.
По вечерам меня то и дело охватывает смертельный страх из-за того, что я в любой момент могу потерять душу. В последнее время она во мне и так еле-еле ощутима. А если она вдруг уменьшится до размеров пылинки?