Скворечник не был случайной находкой, наоборот, он был любимой находкой грузчика. Где они, эти скворечники, только не встречались. Были они и у поссовета, и у поликлиники, и даже у нашего поселкового пруда. Люди, спотыкаясь о скворечники, вечно выглядывающие из-под снега, ругали грузчика.
— Нагромоздил их… господь знает скоко…
Скворечники все до единого были продукт труда грузчика. С детства полюбив ремонтировать и делать их, он и сейчас продолжал почти каждый день бойко мастерить их из сельповских ящиков, предназначавшихся для тары.
Все деревья в Касьяновке увешаны его скворечниками, все крыши домов и заводских сооружений на своих поднятых копьях держат по нескольку десятков красивых птичьих домиков, разукрашенных в разные цвета радуги.
— Скоро из-за скворечен невозможно будет ездить по дорогам, — ругал председатель грузчика.
— Нет, ты понимаешь, — заткнув уши, орал по весне на грузчика Васька-чирик, — что из-за твоего птичьего крика я не могу связаться с дивизионом.
На что грузчик советовал:
— А ты дай телеграмму…
— Да ты что… — орал Васька.
— Нет, все равно пусть птички летают, пусть летают, — говорил грузчик Ваське.
Председатель, любивший всегда и во всем порядок, призвав на помощь Верку, заставлял по весне грузчика собирать разбросанные по всему поселку скворечники и с помощью все той же Верки на станции загружал ими два пустых вагона.
— Делать нечего, вот и занимается неизвестно чем.
— Нет, — не соглашалась с ним Верка.
— О-хо-хо, — смеялся Пред.
— А ты знаешь, — задумчиво говорила Верка и, поправляя распущенные волосы, точно мадонна, сложив на груди тонкие руки с искусственными бриллиантами, добавляла: — Вроде небогатый… плохо одетый… Зато родом курский он…
Грузчик, воткнув скворечник в снег, оглянулся. Лишь снежная бесконечность перед глазами. Если бы не скворечник, то он побоялся оставаться на этом свете и поспешил бы как можно побыстрее закопаться в снег, чтобы ничего не слышать и ничего не видеть. Нет, он не боялся снежной тяжести, к грузу ему не привыкать, пусть валит снег сверху, его спина без всякого труда выдержит любые снежные мешки. Как и все грузчики, он очень любил груз.
— А ну давай грузи! — кричал он порой на Верку. — Грузи, не спрашивай.
Верка, кинув на его спину три мешка с пряниками и сама сев поверх них, нукала на Никиту, и тот, как ослик, сопя носом, нес ее вместе с мешками от машины к магазину, и при этом он, очень ловко удерживая равновесие, всю дорогу щекотал ей ногу.
— Бессовестный, — ругалась Верка, но слазить не слазила.
— Что я бессовестный, знаю и без тебя, — говорил грузчик и, свалив мешки, дрожащей рукой показывая на сердце, просил: — Вер, а Вер? Налей лимонадику…
— Да на… пей… мне все равно… — отвечала Верка.
И, прислонившись к магазинной двери, любовалась грузчиком. Голубые глаза ее были так добры и так нежны к нему. Но грузчик не чувствовал этого. Он пил лимонад, и другие мысли были в его голове.
— Ты куда? — выпив бутылку, попытался остановить он собравшуюся было уйти Верку.
— Не знаю… — пожала та плечами и, подойдя к грузчику, вдруг закрыв глаза, стала гладить Никитову шевелюру.
— Что с тобой?.. — спросил ее грузчик.
— Не знаю… — сказала Верка и, открыв глаза, тихонько засмеялась, а потом заплакала.
— Ну что же ты?.. Что же ты… — точно очнувшись, прошептал грузчик, обняв ее.
Только собрались врачи расходиться по вызовам, как кто-то крикнул:
— Смотрите, председатель идет.
— Попался, — радостно потер руки Никифоров и подпрыгнул. — Высокоинтеллигентный мужчина, занимающий такой пост, в открытую при людях гуляет с продавщицей, у которой даже не оформлен развод с офицером. Ну, наваляешься ты у меня в ногах. — И Никифоров как угорелый помчался к своему дому, там он достал из-под койки портфель, где у него были ручки и цветные карандаши. Затем поставил на стол черный сундучок с писчей и копировальной бумагой.
— Попался! — в восторге прошептал он, поудобнее усаживаясь в кресло. — Вот только бы не позабыть. Только бы не позабыть. — И Никифоров принялся строчить анонимки. Две он написал первому секретарю, две второму, одну в парткомиссию, четыре в газету «Маяк», короче, за каких-то два часа из-под его пера благодаря копирке родилось сто сорок две анонимки. И почти на всех красным карандашом он выделил слова: «Пьет, гуляет, в открытую живет с продавщицей, у которой даже не оформлен развод с офицером».