— Ну что?.. — спросила Нинка.
— Как что, — ответил я и смутился. Она вновь смотрела на меня как прежде, но глаза ее были полны не только любви, но и слез.
— Как сердце?.. — И она то ли от волнения, то ли от избытка своего счастья прильнула ко мне.
Я смутился. А про себя подумал: «Да, таких женщин, как Нинка, не так просто вылечить…» И тут же вспомнил слова главврачихи: «Такие женщины, как Нинка, созданы не для того, чтобы их лечить, а для того, чтобы их любить!»
— Доктор, а ты не болтлив? — вдруг спросила она меня.
— Я… я… нет, — пробормотал я, не зная, куда деть свой фонендоскоп.
А потом я почувствовал, как она, взяв его из моих рук, кинула куда-то в сторону.
— Зачем вы так мучаете себя? — прошептал я, отступая от нее. — Хотите, я вам выпишу лекарство, которое поддержит ваше сердце?
Она засмеялась, видно, оттого, что я назвал ее на «вы».
— Нет, доктор, ты лучше скажи, я жить буду?
— Будешь, — ответил я, смотря, как она медленно и очень нежно приближается ко мне.
И, закрыв глаза, я вдруг понял, что никакой я не врач, а самый обычный конюх. Мое сердце замерло. Она уже в нескольких шагах от меня. И мне некуда деться, позади стена, слева шкаф, справа стол.
— Доктор, а ты не болтлив?.. — спрашивает она меня опять.
— Я… я… нет…
И тогда она бережно, точно мать, обнимает меня. Краем глаза я видел, как за огромным окном кого-то что есть мочи хлестала пурга. Этот кто-то, похожий на большеглазого Спаса, вырывался, метался, бросался. Шторы на окне так и остались неопущенными, и лик святого, отражаемый в окне, смотрел на нас своими сине-лиловыми глазками до тех пор, покуда мы не заснули.
Ни Гришка, ни Корнюха, ни грузчик с Ерохой, как ни искали Никифорова, не нашли. Лишь на третий час, когда председатель поссовета поднял на ноги весь поселок, Никифорова нашли в балочке, в которой я в последний раз повстречал Ваську. Оказывается, он провалился в ту самую яму, из которой Корнюха с грузчиком собрались добывать бабе Кларе чернозем.
О том, что Никифоров в яме, дал знать его темно-вишневый платок с неоторванной этикеткой. Неизвестно каким чудом пробившись из-под снежного пласта, он затрепетал на ветру. Не помню, кто первым обнаружил его. Но все говорят, что баба Клара совершенно случайно завернула в балочку, чтобы воочию увидать, как продвигаются у мужиков дела насчет чернозема. Огляделась по сторонам. Никакой ямы нет. Лишь один платок алеет. Как и все бабы, она потянула платок на себя. Тот легонько выскользнул из-под снега. А вслед за ним просунулась белая, с самодельным перстеньком на указательном пальце рука. Баба Клара не растерялась, она тут же сняла перстенек и вдруг в ужасе отпрянула: оказывается, это не снежная скульптура была, а это был Никифоров.
И через полминуты весь поселок понесся к балочке.
— Вот дела так дела… — удивились жители.
Но рука-то рукой, а за рукой оказался и сам Никифоров.
— М-да-а! — увидев замерзшего Никифорова, пробормотал грузчик. За эти три часа он все, что угодно, передумал и перебрал в своей голове, что касалось пропажи Никифорова. Но чтобы пенсионер Никифоров, так вот вдруг нелепо скочурившись, замерз в сидячей позе, при всей амуниции, включающей новые валенки и форменные галифе, — уж чего-чего, но этого грузчик не мог даже и предположить.
— А ну дайте я на Никифорова погляжу, — пробился сквозь толпу Корнюха. И, нагнувшись к Никифорову и призвав к тишине, не дыша, послушал у того сердце.
Наконец он встал и с какой-то необыкновенной солидарностью произнес:
— Все…
— А может, это Виолеткино чучело? — крикнул кто-то из толпы. — А сам Никифоров взял и спрятался от нас.
Корнюха покосился на сказавшего, потом покосился на Никифорова и тоскливо спросил меня:
— Доктор, а ты как считаешь?..
Быстро осмотрев Никифорова, я сказал:
— Да, к сожалению, Корнюха прав…
Мое заключение положило конец всем сомнениям. Но тут же после первого недоразумения возникло второе. Уж как-то неудобно везти Никифорова в такой позе. Как ни пытался грузчик выпрямить Никифорова, он был точно каменный.
— Н-да… — произнес Гришка. — Н-да… Вот случай так случай…
Гришка ехал осторожно. Точно не снежное поле было перед ним, а минное. Местами тройка плелась шагом.
— Ты что это, атомную бомбу везешь? — спрашивали его прохожие.
— Хуже… — бурчал он.
— А что может быть хуже? — заглянув в сани, они вдруг, увидев Никифорова, в ужасе замирали. В какие угодно превращения они могли поверить, но чтобы такое…