Рядом с нами остановилась Гришкина тройка. Он растерянно и приветливо посмотрел на мою мать, а потом на меня. Лошади захрапели, зацокали зубами. Он, подтянув вожжи, успокоил их. Поправив шапку, с улыбкой снял рукавицы.
— Доктор, такую новость неплохо бы и снежным квасом обмыть…
Грузчик вывалился из саней, а потом вдруг простер к небу руки:
— Ура-а-а!.. Да здравствует докторова мама!.. — и, помаргивая облепленными снегом ресницами, с солидностью подойдя к моей маме, поцеловал ей ручку и добавил: — Учтите, а я ведь парень что надо…
— Ой, а я чуть и не забыла, — всполошилась мать и попросила грузчика: — А ну-ка развяжи-ка, браток, мои шали. Рождество как-никак история…
И в ту же минуту нас подхватила толпа колядующих. Нинка, улыбнувшись ласково, подала нам плетеный кувшин:
— Пейте, гости дорогие!
Это был теплый компот, от него даже шел парок, или, как его еще называют, взвар, пахучий, ароматный, при питье бродящий. Приготовленный из сухих фруктов и настоянный на нашей снежной воде, он был незаменимым питьем у наших сельчан в это время года. Мелко нарезанные яблоки и груши, плавая сверху, напоминали узоры снежинок и точно так же, как и снежинки, мягко таяли во рту. Детвора, ровным гуськом шагая за колядующими, несла эти кувшины на плечах. Глиняные ручки кувшинов были украшены разноцветными бабы Клариными цветами.
— Ой, как вкусно! — воскликнула мама.
И я вновь с необыкновенным удовольствием почувствовал на себе нежный взгляд томных Нинкиных глаз. Румянощекая, с развевающимися кудрями на ветру, она походила на снежную царевну. Вот глаза ее ласково блеснули.
— Прости, что простоволосая, — прошептала она и, вдруг, подойдя ко мне очень близко, нежно обняла меня и поцеловала крепко-крепко. И вновь, почувствовав теплоту ее губ, я вцепился в нее и, зачмокав ее в щеки, зашептал:
— Нинка, возьми, возьми меня обратно.
— Сыночек, так целоваться грех, — толкнула в бок меня мама.
И я не знал, что ей и ответить. Но как всегда выручила Нинка. Весело засмеявшись, она сказала маме:
— Сыночек ваш за все это время с нами молодцом стал. А молодца грех не полюбить! — и, заплясав перед нами и подняв над головою красочно разукрашенную звезду на шесте, пропела свою любимую колядку:
После этого окружающая нас толпа подбежала к первому попавшемуся дому и три раза прокричала:
— Люди добрые, подайте пирога!
И в ту же секунду окна, двери в доме распахнулись, и в руки веселой толпы полетели конфеты, пряники, бублики, теплые румяные пироги, завернутые в промасленную бумагу, и поджаристые беляши и ватрушки. Над толпой взлетали ракеты, стреляли хлопушки, осыпая всех разноцветными конфетти. Разнаряженный Гришка, стоя во весь рост в своих санях, держал в руках красный щит, на котором белыми буквами было выведено: «Кто подаст колядующим, тот будет и в этом, и в будущем году самым счастливым!» Рядом с ним стояла маленькая, точно гном, с длинным носом старушка. На груди у нее висел барабан, и она ловко в такт распеваемым колядкам самодельными дубовыми палочками выбивала дробь. Никита, то и дело подбегая к ней, становился в смешную позу и, указывая пальцем на старушку, кричал колядующим:
— Братцы, вы только посмотрите, вы только посмотрите, какой у нее нос!
Старушка не сердилась. Наоборот, она, слегка улыбнувшись всем, отвечала:
— Нос как нос… Бог дал, Бог и взял… — и с такой вдруг прыткой лихостью колотила в свой барабан, что Никита, отступая назад, падал в сугроб:
— Ой, не дай Бог, еще долбанет…
А в это время к Никите подошли два мужика, один огромный, другой вдвое меньше, оба ряженые, оба держали в руках по два мешка сена. Высокий, нахлобучив на мохнатые глаза шапку и прижав к груди рыжую бороду, поклонился ей в пояс и спросил:
— Пойдешь за меня?
И только он это произнес, как маленький тут же, но в отличие от первого, юрко сняв с головы обшитую узором шапку, упал на колени перед ней и произнес:
— Я ведь тебя, Нин, еще на пруду просил… выйди за меня, выйди за меня… Ниночка, дорогая, милая…
Два мешка его, упав набок, развязались, и ветерок, выдувая пахучее сено, закружил вместе с ним, постепенно застилая им дорогу. Совхозные мужички прикатили телегу. На ней был сооружен вертеп, детали которого были взяты из Виолеттиных картин. Здесь были и деревянные куклы, и фарфоровые коровки, разукрашенные полевыми цветами маленькие ясельки, и даже был сам Бог, умело слепленный из пластилина и воска.