— А я ведь вам и раньше говорила, и сейчас говорю, что мой котик, если захочет, то и на уровне областного масштаба все сможет…
На что Никифоров чесал затылок:
— С первого раза иногда замысел удается. Но вот посмотрим, как со второго захода сработает случайность.
— Доктор, доктор! — радовался грузчик расчищенной дороге. — Вот что значит взаимодействие общих сил… Да здравствует Рождество!
Передергивая плечами и вытягивая вперед руки, пробежала Виолетта. Поравнявшись со мной, она, закрыв глаза, прошептала:
— Доктор, ну как, я сегодня красивая?
— Красивая… — крикнул я. — Очень и очень красивая…
Ванькин трактор стоял у поликлиники. Ванька сидел в кабине и, посматривая на всех нас, улыбался. Он сегодня расчистил дорогу, не взяв и копейки. Вдруг трактор его замолк. А сам Ванька, ловко вскарабкавшись на кабину и привстав на ней, торопливо окинув всех нас счастливым взглядом, прокричал:
— Братцы-ы-ы! С очищением вас… с очищением!
— Да здравствует наше очищение! — гаркнул охотник Сенька и, радостно подпрыгнув, стал палить из ружья в небо.
Баба Клара, то и дело поправляя свой хорьковый воротник, почти каждый Сенькин выстрел сопровождала словами: «Порох сейчас шибко худой стали делать, добавляют туда всякой всячины. Раньше, бывало, я от одного выстрела глохла, а сейчас после пяти».
— Братцы-ы-ы!.. С очищением вас… с очищением!.. — разгоряченно кричал Ванька, переполненный весь каким-то необыкновенным счастьем. И руки его, разметнувшиеся по сторонам, казались крыльями.
А у самой поликлиники, там, где калиточка, к удивлению всех, искорками ярче яркого блеснули знакомые всем пуговицы… Да-да… Это был Васька-чирик, весь какой-то новый, аккуратно подстриженный и гладко выбрит. Нет-нет, и без всякой там прежней задиристости. Наоборот, он был застенчив и даже молчалив. Его щеки ярко пылали. В левой руке он держал жезл, в правой свисток. Ну а валенки, если бы вы только видели, на нем были до того новые, что были они не только еще не подшиты, но даже еще не утоптаны.
Мы все поначалу подумали, что это Виолеттин манекен. Но когда Васька-чирик, поднеся к губам свисток, присвистнул, а потом прокричал:
— Ну, теперь держитесь у меня! Васька-чирик в обиде вас не оставит. — Все стало на свои места…
Однако Никита-грузчик, все еще находясь в каком-то полуиспуге, раза два торопливо вытер с губы слюну и обеими руками ощупал свою голову, точно проверяя, на месте она или не на месте.
А Ванька все кричал и кричал:
— Братцы-ы-ы!.. С очищением вас… с очищением!..
— Если он сегодня первого не ел, то он долго так не простоит. Свалится… — заключил Никифоров, стряхивая с плеч снежок.
— Опомнись… Че болтаешь-то? Че болтаешь-то? Неужели не понимаешь, что без очищения нам кранты? — весело прокричали доярки и, взяв его под руки, стали любовно кружиться с ним в хороводе. Корнюха-лесник, держа в руках гладиолус, выделывал с женой в танце такие виражи, что лошади, пятясь назад, залезали в снег.
Ероха, откинув назад голову, играл, по-солдатски притопывая, «Прощание славянки».
— Сынок, ты всю свою жизнь будешь с этим народом? — вдруг спросила меня молчавшая до этого мать.
— Да, мама… наверное, всю жизнь…
Снег, дивный снег, такой даже во сне не приснится, тихо, бесшумно падал. И мы, кроме Витьки Лукашова, который, смеясь, подставлял ему голову, не замечали уже его, потому что привыкли к нему. Я осмотрелся. Совхозные мужички катали детишек на санках, а снег, похожий на светящиеся искорки, сказочно кружил над ними, осыпая их земной радостью.
Старушка с мальчиком идут к храму, который сияет всеми огнями и из которого слышны церковные песнопения. Увидев памятник Сергию Радонежскому, мальчик восклицает:
— Бабушка, бабушка, посмотри, как красиво.
Снег под ногами искрится, и скатертью кажется он. Старушка несколько раз крестится, не вытирая с глаз радостных слез.
— Здесь Сергий порешил стать монахом, — сказала она и тут же спросила мальчонку: — А ты, сынок, крещеный?
— Крещеный, — тихо ответил он.
ВЫЗОВ
Повесть-фантасмагория
На двадцать втором перегоне, когда пустые товарняки, чуть пыхтя, поднимаются в гору, по правую сторону от рабочего поселка к северу, жмутся друг к другу три деревянных домика. Может, из-за своей какой-то угловатой незавершенности крыши этих строений походят на кепки-аэродромы южан; да, да, вот словно кто-то из пассажиров, мчащихся в поездах дальнего следования или даже сами машинисты, захмелевшие от летней парной жары, сдернули свои кепки с головы и запулили их навстречу теплому южному ветру просто так, как и все в жизни своей они порой делают просто так, играючи, ибо научены они труду с детства, любят они труд как ничто на свете, и в силу этого чувствуют себя свободными и смелыми. Короче, напоминают избушки головные уборы — вот и прозвали Дятловское лесничество, как и саму станцию, Картузами. Картузы так картузы, славное имя. Машинисты электричек, товарняков, тепловозов-толкачей, путейных кранов любят по какой-то непонятной даже для них самих причине чуть-чуть притормозить на горке и с любопытством оглядеть Картузы. Ну что в них особенного, скажет кто-нибудь. Домики как домики: старые, пузатые, бревна снаружи кое-как покрашены, вместо телевизионной антенны на крыше одного из них торчит какая-то несуразная, огромная, похожая на сухую куриную ногу, проволочная метла. Ну а трубы, да таких сейчас, наверное, и не делают, широченные, высоченные, зимой столь крепко дымят, словно отапливают крохотные соседние деревеньки. Эти три домика представляют собой не что иное, как административные здания Дятловского лесничества. А кругом раскинулся лес. Он величаво, медлительно-торжественно шумит; и ветер-бурун его не гнет, да что там ветер-бурун, даже самая сильная буря-ливень и та ему не страшна. Точно горох от стенки, отлетает она от кряхтящих дубов и елей. Так что не простой лес окружает Картузы, а лес богатырь-великан. Кто посадил этот лес — царь или какой-нибудь крепостной крестьянин, трудно теперь сказать…