— Гляди, Картузы… как красиво светятся! — говорит пожилой машинист зеленому помощнику.
И тот, потревожив рукой зачесавшийся нос, сдвинет на затылок кепку и заржет.
— Есть… есть маненько!..
— Сколько лет езжу, а они все как стояли, так и стоят… — вздохнет машинист. — Вроде я не отсюда, а все равно Картузы напоминают мне родину…
— Есть маненько, — заржет опять помощник и с удовольствием расправит в улыбке щеки. — Есть… есть маненько… дорогая моя, хорошая… Родина!
И тут же, перестав улыбаться, на какой-то миг замрет, точно вот вдруг и он неожиданно прозрел, осознав какую-то новую, невидимую им раньше правду. Молча вытрет он мозолистой рукой мокрый лоб, и этой же, теперь уже мокрой от пота рукой прикоснется к губам.
— Даже глазам не верится… — тихо произнесет он. — Родина… Святая… — И вдруг как подпрыгнет. — Ой, смотрите, смотрите, Иван Иванович… Голубые кони в розовом тумане точно рыбки плывут… Храни их, храни… А вон старуха с лукошком… Господи, Боже! Голуби в небе не шелохнутся… Мостик зеленый, и тропочка к нему… Иван Иваныч, слышите, а это что звенит?.. Что это?.. Колокольчик?.. Дзинь, дзинь, дзинь… Небось косы косари отбивают… А может, пастух коров на обед созывает…
Мир в эти минуты казался парню чудесным. Все было в нем: и мечты, и счастье, и необыкновенная сила. До этого вроде утомившийся и собиравшийся на полчасика вздремнуть, теперь он был возбужден, и настигающий его сон как рукой сняло. Он разыскивал в плывущем перед его глазами пространстве родное и сокровенное ему, и найдя его, благосклонно удивлялся.
— Ишь, петух заливается, поет… — точно опять разбуженный каким-то внутренним толчком, встрепенувшись, произнес он. — Молочка бы сейчас парного, хоть капельку… взял бы шмелик и принес. А то папиросы. Все кури да кури… — и он посмотрел на молчавшего машиниста, державшего руку на рычаге скорости. — Жуть как хорошо. Печеным хлебом запахло… Или же небось потчуют кого-то варениками с красной смородиной… Ох, представишь, и ноги от волнения слабеют, был бы пташкой, то улетел бы навеки в детство… с теперешним умом в детство вернуться — словно в рай…
Машинист посмотрел на помощника. У того на глазах блеснула слеза. А может, и не слеза это была, а крохотный солнечный блик.
— Эй, чудак, ты опять, что ли, задурил?.. А может быть, даже ты и прав. Ведь не зря говорят, что русская земля самая благодатная. Не молчит она. Слышишь, ты слышишь? Как она говорит… Музыка. Заслушаешься. Глаз оторвать нельзя. Даже душу готов отдать…
Помощник вздохнул.
— А вот, батя, посуди сам. Кому скажешь об этом, засмеют.
— Ну нет, нет… не засмеют… — успокоил его машинист. — в душе каждый поймет, что ты прав. Русская земля как на ладони вся… Слышишь, ты слышишь, как она говорит…
— Слышу, слышу…
Но время идет. И время берет свое. Пройден товарняком подъем. И вот уже исчезают Картузы. Лишь лес помахивает им на прощанье ветвями, да летит вослед им, звонко шумя и дырявя воздух, стая птиц. Скорость нарастает.