— Не знаю.
— Как это вы не знаете? — спросил Месут, слегка рассердившись. — Вы сами разве не атеист?
— Не знаю, — ответил Ка.
— Скажите мне тогда: верите ли вы, что весь этот мир, этот снег, хлопьями падающий на улице, все создал Всевышний Аллах, или нет?
— Снег напоминает мне о Боге, — сказал Ка.
— Да, но вы верите, что Аллах создал снег? — настойчиво спросил Месут.
Наступила пауза. Ка увидел, что черный пес выскочил из двери, открытой на платформу, и радостно носится под снегом в бледном свете неоновых ламп.
— Ты не можешь ответить, — сказал Месут. — Если человек знает и любит Аллаха, он никогда не сомневается в его существовании. И это означает, что ты атеист, но не можешь в этом признаться, потому что стыдишься. Вообще-то мы это знали. А я, от имени Фазыла, хочу спросить вот о чем: страдаешь ли ты, как несчастный атеист в этом рассказе? Ты хочешь убить себя?
— Как бы я ни страдал, я боюсь самоубийства, — ответил Ка.
— По какой причине? — спросил Фазыл. — Из-за того, что это запрещают власти, или из-за того, что человек — высшее существо? Они неверно говорят, утверждая, что человек — это шедевр Аллаха. Скажите, пожалуйста, почему вы боитесь самоубийства.
— Будьте снисходительны к настойчивости моего друга, — сказал Неджип. — Этот вопрос для Фазыла имеет особый смысл.
— То есть ты не хочешь убивать себя из-за того, что жизнь твоя лишена покоя и счастья? — спросил Фазыл.
— Нет, — ответил Ка раздраженно.
— Пожалуйста, не надо все скрывать от нас, — проговорил Месут. — Мы не причиним вам вреда из-за того, что вы атеист.
Наступило напряженное молчание. Ка поднялся. Он вовсе не хотел, чтобы все видели, что его охватил страх. Он пошел.
— Вы уходите, подождите, пожалуйста, не уходите, — сказал Фазыл.
Ка остановился и замер, ничего не говоря.
— Я расскажу вместо него, — сказал Неджип. — Мы все трое влюблены в "девушек в платках", которые жертвуют жизнью ради своей веры. Светская пресса называет их — "девушки в платках". Для нас они — мусульманские девушки, и все мусульманские девушки должны быть готовы положить жизнь за свою веру.
— И мужчины тоже, — сказал Фазыл.
— Конечно, — ответил Неджип. — Я люблю Хиджран, Месут любит Ханде, Фазыл был влюблен в Теслиме, но Теслиме умерла. Точнее, покончила с собой. Но мы не верим, что мусульманская девушка, готовая пожертвовать жизнью ради веры, могла покончить с собой.
— Может быть, страдания, которые она испытывала, оказались для нее невыносимыми, — сказал Ка. — А ее семья требовала, чтобы она сняла платок, и из института ее выгнали.
— Никакое принуждение не может заставить истинно верующего человека совершить самоубийство, — сказал с волнением Неджип. — Мы не можем заснуть по ночам, переживая, что совершим грех, опаздывая на утренний намаз. Каждый раз мы бежим в мечеть как можно быстрее. Человек, который верит с таким воодушевлением, сделает все, чтобы не совершить греха, если надо, согласится даже на то, чтобы с него заживо содрали кожу.
— Мы знаем, вы встречались с семьей Теслиме, — выпалил Фазыл. — Они верят, что она сама покончила с собой?
— Верят. Сначала она смотрела с родителями «Марианну», затем совершила омовение и намаз.
— Теслиме никогда не смотрит сериалы, — тихо сказал Фазыл.
— Вы были с ней знакомы? — спросил Ка.
— Я никогда не был с ней знаком, мы никогда не разговаривали, — сказал, смущаясь, Фазыл. — Один раз я видел ее издалека, она была полностью закрыта. Но духовно я, конечно же, знаю ее: человек знает того, кого любит больше всего. Я понимал ее, как себя. Теслиме, которую я знал, не могла совершить самоубийство.
— Может быть, вы не знали ее в достаточной степени.
— А может быть, тебя сюда прислали европейцы, чтобы ты прикрыл убийцу Теслиме, — нахально сказал Месут.
— Нет-нет, — проговорил Неджип. — Мы вам доверяем. Наши преподаватели сказали, что вы — бедный и скромный человек, поэт. Мы захотели вас спросить о том, что огорчает нас больше всего, потому что мы вам доверяем. Фазыл просит у вас за Месута прощения.
— Прошу прощения, — сказал Фазыл. Лицо у него стало совсем красным. На глазах вдруг показались слезы.
Месут молча отказался мириться.
— Мы с Фазылом как братья, — сказал Неджип. — Мы часто одновременно думаем об одном и том же, мы оба знаем, что думает каждый из нас. В противоположность мне Фазыл совершенно не интересуется политикой. А сейчас у него и у меня есть к вам просьба. На самом деле мы оба не верим в то, что Теслиме покончила с собой, совершив грех из-за давления со стороны родителей и власти. Это очень горько, но Фазыл иногда думает: "Девушка, которую я любил, совершила грех и убила себя". Но если Теслиме на самом деле тайная атеистка, если она несчастная атеистка, которая не знала, что она атеистка, как в рассказе, и если она покончила с собой, потому что была атеисткой, это будет катастрофой для Фазыла. Тогда это будет означать, что он был влюблен в атеистку. Только вы можете разрешить наши сомнения, только вы можете успокоить Фазыла. Вы поняли, что мы имеем в виду?
— Вы — атеист? — спросил Фазыл, глядя умоляюще. — Если вы атеист, вы хотите убить себя?
— Даже в те дни, когда я был больше всего уверен, что я — атеист, я всерьез никогда не думал о самоубийстве, — ответил Ка.
— Большое спасибо, что вы честно ответили нам, — сказал Фазыл, успокоившись. — У вас доброе сердце, но вы боитесь верить в Аллаха.
Ка увидел, что Месут смотрит на него враждебно, и захотел уйти. Но его мысли словно застыли. Он ощущал, что глубоко внутри него трепещет какое-то желание и связанное с ним видение, но из-за того, что вокруг него что-то происходило, он не мог сосредоточиться на этом видении. Позже он будет вспоминать об этих минутах и поймет, что это состояние было взлелеяно тоской по Ипек, такой тоской, что можно было умереть и утратить веру в Аллаха.
— Пожалуйста, не поймите нас неправильно, — сказал Неджип. — Мы не против, чтобы кто-нибудь был атеистом. В исламском обществе всегда были атеисты.
Месут в последний момент добавил:
— Но кладбища должны быть раздельными. Души мусульман будут неспокойны, если рядом с ними на одном кладбище будут лежать безбожники. Некоторые атеисты не могут верить в Аллаха, но с успехом скрывают это на протяжении всей жизни и не только лишают верующих покоя в этом мире, но и тревожат после смерти. Будто нам мало мучений, того, что до Судного дня мы лежим с ними на одном кладбище, так еще и в Судный день, когда мы все встанем с ними на одном кладбище, испытаем отвращение от того, что увидим перед собой злополучных атеистов… Поэт Ка-бей, вы уже не скрываете, что когда-то были атеистом. Может быть, вы все еще им остаетесь. Скажите тогда, кто заставляет идти этот снег, какая тайна кроется в этом снеге?
Все они посмотрели из пустого здания вокзала на улицу, на падающий в свете неоновых ламп на пустые рельсы снег.
"Что я делаю в этом мире? — подумал Ка. — Какими жалкими кажутся снежинки издалека, какая жалкая моя жизнь. Человек живет, изнашивается, исчезает". Ему казалось, что он и существует, и нет: он любил себя и с любовью и грустью оценивал путь, по которому, как снежинка, летела его жизнь. Он вспоминал запах, который появлялся, когда брился его отец. Замерзающие в тапках ноги матери, готовившей на кухне завтрак, пока он вдыхал этот запах, щетку для волос, сладкий розовый сироп от кашля, которым его поили, когда он ночью просыпался, закашлявшись, ложку у себя во рту, все эти мелочи, составлявшие жизнь, единство всего, снежинку..
Так Ка услышал тот зов, который слышали настоящие поэты, которые умели быть счастливыми только в моменты вдохновения. Так, впервые за четыре года, у него в голове появилось стихотворение: он был так уверен в существовании стихотворения, в его настроении и манере, что сердце его наполнилось счастьем. Сказав молодым людям, что торопится, он вышел из пустого полутемного здания вокзала. Размышляя под падающим снегом о стихотворении, которое напишет, Ка быстро вернулся в отель.
10
Почему это стихотворение красивое?
Снег и счастье
Войдя в комнату в отеле, Ка снял пальто. Он открыл тетрадь в клеточку с зеленой обложкой, купленную во Франкфурте, и стал записывать стихотворение, рождавшееся в его уме слово за словом. Он чувствовал себя спокойно, словно записывал стихи, которые ему шептал на ухо кто-то другой, однако, не отвлекаясь, отдался тому, что писал. Он раньше не писал стихи с таким вдохновением, не останавливаясь, и поэтому немного сомневался в ценности того, что писал. Однако, по мере того как появлялись строки, он отчетливо понимал, что это стихотворение совершенно, и это усиливало его волнение и счастье. Так, почти не останавливаясь и оставляя в некоторых местах пустоты, словно не расслышав некоторых слов, Ка записал тридцать четыре строки.