Женщина в магазине смотрит на него удивленно, улыбается.
— Здравствуйте, — говорит она, — дверь не закрывайте, пожалуйста.
— Здравствуйте, — медленно произносит Адельмо Фарандола. После долгого молчания выговаривать фразы утомительно, и каждое слово кажется трудным, как скороговорка. По рассеянности он закрывает дверь за собой.
— Забыли чего?
— Нет, мне… нужно кой-чего купить.
— Я и говорю. Чего вы в прошлый раз забыли?
В прошлый раз, недоумевает он.
— Так неделю назад. Во вторник, что ли, или в среду. Помните?
— Я… я пришел за припасами.
— Да я поняла. Но вы ведь приходили за припасами, с тем же видом, неделю назад, вот я и спрашиваю, не забыли ли чего, чего-нибудь важного, ведь к нам спуститься — не прогуляться, а потом еще подниматься надо, я так и не знаю толком куда.
У женщины язык хорошо подвешен. А Адельмо Фарандола, привыкший молчать месяцами, утратил и способность слушать, не только излагать.
— И раз вы, дорогуша, в прошлый раз, в тот вторник, ну или в среду неделю назад, изрядно всего накупили, вот я и спрашиваю, чего ж еще позабыли? Или вы сюда добрались только со мной поздороваться? — Женщина смеется, и от раскатов ее смеха у бедного Адельмо Фарандолы бегут мурашки и ему хочется бежать из лавки, ничего не купив.
— Я… не спускался с прошлого апреля… — бормочет он с трудом.
— Да я ж вам говорю, я вас тут видела! Во вторник или среду! Шутите, что ли?
— Нет, я…
Входит еще один покупатель, местный старик, когда-то занимавшийся починкой инструментов. От звука дверного колокольчика Адельмо Фарандола вздрагивает и делает шаг назад, в темный угол.
Старик принюхивается и смеется.
— У тебя что-то стухло? — спрашивает он у женщины.
— Бенито! — женщина смеется, обращаясь к нему. — Синьор Адельмо вот шутит, делает вид, что не помнит, что на прошлой неделе приходил и весь магазин вынес себе на зиму. Дверь не закрывай, пожалуйста.
Старик опять смеется, трогает седые усы, ничего не говорит.
— Я с апреля не спускался, — бормочет снова Адельмо Фарандола.
Старик смеется и замолкает.
— Да скажи ему, Бенито, во вторник или в среду он здесь был и магазин мой ограбил.
— Э, я тебя тоже видел, — усмехается старик.
— Но где?
— Прямо тут, на улице. Ты был нагружен, как мул.
— Вот, а я что говорила? — изрекает женщина с торжествующим видом. — Но синьор Адельмо вечно пошутить любит, делает вид, что не помнит.
Адельмо Фарандола молчит в свой черед. Он никогда не шутит, не умеет шутить, не знает даже, что значит шутить, и если б ему вдруг взбрело в голову пошутить, никто бы и не заметил, потому что шутить он не умеет, его приняли бы разве за придурка, что сейчас и происходило.
— Ну и чего вы хотите? — спрашивает женщина уже более деловито, поскольку пришел другой покупатель.
— Ну, я… Я…
— Вы, да.
— Я точно не помню, что брал в прошлый раз…
— Как не помните?
Старик смеется себе под нос, видя беспамятного горца.
— Не помню, что купил… так что мне надо бы соль…
— Да я вам три пачки дала!
— …Масло…
— Три кило! И куда вы дели все это масло?
— …Вино…
— А, этого мало не бывает, — усмехается старик.
— Вам той бутыли мало? Я когда смотрела, как вы со всем этим уходите, думала, оно там у вас никогда не закончится! Но как вам это удалось, а? — И добавила, снова подмигивая: — Не говорите только, что вы ее за день прикончили.
А старик все смеется, смеется:
— Вино быстро кончается.
Все, довольно; чтобы не уходить с пустыми руками, Адельмо Фарандола берет две большие бутылки красного и три пары шерстяных носков. Расплачивается крупными купюрами, скрученными и замусоленными, которые женщина берет в руки со вздохом. И выходит на ветер, уже зимний.
— Дверь не закрывайте! — кричит женщина вслед.
Воспоминание, пока нечеткое, пробивается в его голове. Эти дома, камни кажутся действительно более знакомыми, чем должны бы. Он был недавно в лавке и запасся провизией — женщина права. Припоминаются подъем в горы с тяжелой бутылью и прочими покупками, пот, боль в руке и спине, тяжелое сопение, которое было его собственным, но которое он по рассеянности посчитал чужим и оттого несколько раз останавливался и спрашивал: «Кто там?» Или это воспоминание о других днях, когда он шел по этой дороге с тем же грузом, в прошлые годы? Он покачивает головой долго-долго, сворачивая на улицу, ведущую из деревни, которая становится колеей среди длинных чернеющих полей и огородов, где пахнет уже гнильем и капустой, а потом — тропкой, тянущейся наверх, до первых лиственниц, к горным пастбищам.