Так, своими словами, Адельмо Фарандола рассказывает, не говоря вслух, задремавшему псу, когда что-нибудь из его прошлого всплывает из недр порушенной памяти или когда его фантазии прикидываются воспоминаниями.
Одиннадцать
— Давай тай, тай же! — взывает Адельмо Фарандола у окна, потому что еды со вчерашнего дня больше нет.
— Тай же, тай, — хнычет пес, вспоминая, что Адельмо Фарандола собирался его съесть.
Два рта вместо одного извели запасы еды раньше времени. Как бы они ни экономили, хлеб и колбаски давно закончились. Как и картошка, яблоки, сушеное мясо и протухшее мясо, кости и шкуры.
— И что делать? — обеспокоенно спрашивает пес.
— Ждать, — отвечает Адельмо Фарандола, который за окном видит лишь привычную стену бледно-синего снега.
Пес решает не напоминать больше об отсутствии еды, чтобы не будить фантазию старика.
— Есть хочешь? — спрашивает, однако, тот, чтобы поддержать разговор.
— Нет, нет, что ты, — отвечает пес и зевает, словно беседа ему наскучила.
Но опустевшие желудки обоих испускают жалобные звуки, от которых они просыпаются по ночам, сжимаются и бунтуют, словно хотят вылезти через рот наружу и самостоятельно отправиться на поиски пищи.
Два дня без еды, потом три. В воде недостатка нет, достаточно открыть дверь, взять немного снега и растопить в горшке на печи. Но вскоре Адельмо Фарандола начинает осматривать поверхности в поисках крошек.
— Эй, чего ищешь??
— Крошки.
— А, вот что. Боюсь, я их уже слизал, — говорит пес, — если б я знал, и тебе бы чуток оставил.
Они уже несколько раз обшарили все углы в хижине, потом в хлеву. Все крохотные съедобные кусочки были отысканы и отправлены в рот. Адельмо Фарандола облизывает изнутри горшок из-под поленты, в котором осталось кое-что от скопившейся за долгие годы жирной грязи, легкий привкус, воспоминание о легком привкусе, не более того.
Им приходится ложиться спать раньше обычного, потому что во сне они не чувствуют мук голода. Но приходящие сны исполнены нечеловеческого прожорства, обедов, которые вечно откладываются, танталовых мук.