На середине пути, однако, почти под конец лиственничной рощи, снег сполз, перегородив путь именно там, где тропа уже резко идет под уклон, и проход стал невозможен. Адельмо Фарандола попробовал пройти иначе, в нескольких шагах, среди лиственниц, прилепившихся к скале, почти отвесной с другой стороны, но ему пришлось подняться, тяжело сплевывая, потому что он вполне мог убиться.
— Осторожно! — лает пес, оставшийся наблюдать на последнем участке тропы.
— Отсюда дальше нельзя, — подытоживает старик, сев в грязь, чтобы отдышаться.
— Все в порядке?
— Хуже некуда, скажу тебе.
Пес вздыхает.
— Попробуем через пару дней еще, — говорит он. — Вернемся наверх, пойдем, глянем, как там нога, ты когда-нибудь видел, чтобы…
Еще несколько по-весеннему теплых дней растопили часть сугробов и открыли новые проходы. До рассвета Адельмо Фарандола собирается, выходит на тропу и не спеша добирается до первых огородов деревни.
Дома, стоящие еще в тени, которая покинет долину только поздним мартом, выглядят пустыми. «Кто его знает, что за день недели сегодня», — думает человек.
— Какой сегодня день? — спрашивает он пса.
— А я почем знаю? Сегодня.
Адельмо Фарандола, сопровождаемый псом, который намерен обнюхать все закоулки в деревне, направляется к магазину, где обычно затоваривается. Закрыто.
Старик зовет. Никто не отвечает. Зовет снова, трясет дверь. Опять нет ответа. Пес помогает ему лаем, но в деревне полно собак, лающих на каждый шорох, и никто уже не обращает внимания на их лай.
Через некоторое время окошко, расположенное прямо над магазином, распахивается, женщина выглядывает.
— Что такое? А, вы? — говорит она, удивленная и заспанная.
— Здравствуйте, — произносит Адельмо Фарандола, сразу робея.
— Вы знаете, который час?
— Нет.
— А какой день?
— Нет, я…
Женщина скрывается, окошко захлопывается. Адельмо Фарандола, обескураженный, собирается уходить, когда женщина вновь обращается к нему, чуть приоткрыв дверь.
— Вы мне больше таких сюрпризов не устраивайте, — пеняет она. — Давайте, заходите. А собаку оставьте на улице.
Адельмо Фарандола благодарит, мельком смотрит на пса, который мгновенно понимает и садится; затем снимает шляпу, протискивается, наклонив голову, в неосвещенный магазин. Он не поднимает взгляд, потому что женщина в халате, а под ним, наверное, голая. «Может, сегодня воскресенье, — думает он. — Воскресенье, раннее утро. Мне бы прикинуть хотя бы, прежде чем спускаться».
— Ну? — спрашивает женщина не улыбаясь. Дверь она оставила открытой.
— Что?
— У вас закончились запасы раньше времени в эту зиму. Чего именно вам надо?
— А, да. На самом деле ничего.
Женщина молчит.
— То есть мне бы все же нужно, но… — продолжает Адельмо Фарандола, — но я пришел, потому что… я увидел…
Он забывает слова, когда волнуется, они ускользают у него из памяти — все хорошо понимает, а выразить словами не может.
— Что вы увидели?
— Ногу.
Щека женщины внезапно дергается.
— Ногу, — повторяет она.
— Да, ногу. Человеческую ногу.
— Так.
— Ногу в снегу.
— След, что ли?
— Нет, нет, ногу, которая торчит из снега.
Женщина слушает, сцепив руки, с неподвижным взглядом, сжав губы, чтобы не зевнуть.
— Несчастный случай, — наконец говорит она.
— Да, так. Я думаю. Несчастный случай.
— Но мы сейчас про раненого или про…
— Мертвого. Мы про мертвого.
— Точно?
— Да. Я не видел, чтобы он шевелился, ни разу.
Адельмо Фарандола предпочитает умолчать о том, что не раз видел, как эта нога покачивается, и слышал похрустывание скрюченных пальцев.
— М-да, — произносит женщина. — А почему вы с этим ко мне пришли?
— Потому что… не знаю, — говорит Адельмо Фарандола, — я тут в деревне мало кого знаю.
— Слушайте, лучше бы вы подняли с постели кого-нибудь в полиции. Хотя в воскресенье, кто знает…
Адельмо Фарандола проводит ладонью по глазам.
— Да, идите к ним. Чем больше думаю, тем сдается мне, это единственное, что следует сделать. Так обычно объявляют в розыск…
— Мне не надо в розыск объявлять, я говорю про находку.
— А это не одно и то же? Люди уходят, люди приходят. Может, у них, ну, в полиции, список есть тех, кто пропал… Но вы точно уверены в том, что видели?
Адельмо Фарандола нерешительно покашливает. Он забыл, зачем он здесь.
— Ну? — наседает женщина.