Тут мой взор скользнул по перевязанной бечевкой пачке запыленных книг и брошюр. Я мог прочитать заголовок той книги, что лежала сверху. Он гласил: "Почему в мире исчезает вера в Бога?"
Странный вопрос! Допустим ли он вообще в подобной формулировке? К каким скудным выводам мог прийти автор этой книги? Какой банальный ответ давал он своим читателям? Возлагал ли он вину на науку? На технику? На социализм? Или, быть может, все-таки на церковь?
Несмотря на то что все это являлось для меня, в сущности, совершенно безразличным, я никак не мог отделаться от мысли о книге и украшавшем ее обложку вопросе. Я находился в состоянии какого-то необычного раздражения. Может быть, здесь играл известную роль страх перед новой обстановкой, перед ожидающей меня деревенской жизнью, перед той задачей, которую мне предстояло выполнить и с которой я боялся не справиться. Возможно, этот подсознательный страх заставлял меня искать новое направление моим мыслям. Я ощущал настоятельную потребность узнать, почему же в мире исчезает вера в Бога. Я должен был узнать это непременно, немедленно и безотлагательно. Это желание терзало меня, как навязчивая идея. Я хотел зайти в магазин и сейчас же купить эту книгу - я не остановился бы даже перед необходимостью приобрести всю пачку книг и брошюр, если бы продавец отказался отдельно отпустить заинтересовавшую меня книгу, но до этого дело не дошло, так как дверь в магазин оказалась запертой.
Я забыл о том, что было как раз обеденное время и владелец магазина, очевидно, отправился домой. Я тоже начал ощущать голод, мое настроение становилось все хуже и хуже. Неужели мне придется стоять здесь и дожидаться, пока этому антиквару заблагорассудится вернуться и отпереть свою лавку? И в конце концов прозевать поезд? Зачем я вообще пошел в город? Мне следовало остаться на вокзале и преспокойно отобедать там - тогда со мной не приключилось бы этой глупой истории и я избег бы нежданного огорчения. Правда, владелец лавки мог каждую минуту вернуться. Должно быть, он живет где-нибудь поблизости - в одном из этих лишенных воздуха домов с грязно-серыми фасадами и подслеповатыми окнами - и в настоящий момент торопливо доедает свой жалкий обед... А может быть, он и вовсе не уходил, а торчит в какой-нибудь боковой комнатушке и только запер дверь, не желая, чтобы ему мешали во время еды. Я увидел прикрепленный к двери звонок и нетерпеливо дернул ручку. Но мне никто не открыл.
"Он наверняка дрыхнет после обеда",- злобно подумал я, и фигура антиквара вдруг отчетливо встала перед моим умственным взором: лысый старикашка с седой, неаккуратно подстриженной бородкой лежал на диване и громко храпел, натянув одеяло до самого подбородка. Его засаленный котелок висел на гвоздике у самой двери.
Ну вот, он там с чистой совестью дрыхнет, а я изволь дожидаться того времени, когда он наконец проснется! И не подумаю! Пусть пеняет на себя за то, что покинул свою лавку именно в тот момент, когда у дверей появился покупатель! Он, очевидно, совершенно не заинтересован в том, чтобы продать свое барахло. Ладно. Наплевать мне на эту книгу.
Украдкой, словно делая что-то запретное, я бросил еще один беспокойный взгляд на готический барельеф и отправился прочь.
Когда я дошел до сквозного двора, мне пришло на ум, что я могу написать этому антиквару и поручить ему выслать мне книгу по почте, Я торопливо повернул обратно - у меня оставалось очень мало времени. Лавка все еще была заперта, но я отметил для себя название улицы, номер дома и имя владельца.
Антиквара звали Герзон, а книга эта, должно быть, и по сию пору лежит в витрине. Я так и не заказал ее, а потому мог бы не тратить силы на обратную прогулку. Но в тот момент я не мог подозревать, что найду в Морведе ответ на оба неотвязно преследовавших меня вопроса и что там я узнаю, почему в мире исчезла вера в Бога и кто был изображен на мраморном барельефе.
За десять минут до отхода поезда я стоял на площади перед вокзалом. Здесь-то и произошла неожиданная встреча с зеленым автомобилем марки "кадиллак". Упомяну вкратце, что автомобиль этот подъехал как раз в тот момент, когда я ожидал сигнала полицейского, руководившего уличным движением, и что за рулем сидела женщина, которую я хорошо знал.
Глава IV
Теперь, когда я лежу в этой больничной палате с сонно покоящейся на одеяле правой рукой, а мои глаза пытаются задержаться на одной из красных черточек, зубчиков или звездочек стенных обоев, теперь, в этот совершенно безразличный момент, сердце мое начинает усиленно биться и у меня спирает дыхание при одной мысли о Бибиш. Но тогда, на вокзальной площади, я был абсолютно спокоен. Меня даже удивило, что я так хорошо владею собой. Мне кажется, я отнесся к этой встрече как к чему-то совершенно естественному, отнюдь не замечательному. Странно было только, что она произошла так поздно, в самый последний момент.
Женщину, сидевшую за рулем зеленого "кадиллака", я тщетно искал в Берлине на протяжении целого года. Теперь мне предстояло начать новую жизнь, от которой я ничего не ожидал, на которую не возлагал никаких надежд и которая представлялась мне однотонно-серой и безотрадной - и как раз в этот момент город, с которым я расставался, как с холодной и эгоистичной возлюбленной, город с жесткими, враждебными чертами вдруг приветливо улыбнулся мне. "Вот что я приберег для тебя,-восклицал вослед мне этот город.-Ты видишь, как я хорошо отношусь к тебе, и все же собираешься уехать?" Должен ли я был повернуть обратно и остаться? К этому ли сводился смысл неожиданной встречи? Если да, то она произошла слишком поздно. А может, это был всего лишь прощальный привет, посланный мне вдогонку тем миром, который я покидал, насмешливое "прости", последний мимолетный кивок с того берега?
Это не было ни тем ни другим. Мы вновь обрели друг друга, и эта встреча стала для меня прелюдией чего-то большого, Но в тот момент я еще не смел об этом помышлять.
* * *
В бактериологическом институте о ней знали только, что ее зовут Каллисто Тсанарис и что она изучает физиологическую химию. Сведения, которые нам удалось собрать о ней впоследствии, также носили довольно скудный характер. Двенадцатилетней девочкой она покинула Афины и жила со своей больной матерью в одной из вилл в Тиргартене. Она вращалась исключительно в высшем свете. Ее отец, полковник и бывший адъютант греческого короля, давным-давно умер.