«Бригадиру Волошину В. И.
Согласно Вашей просьбе сделал разбивку. И больше ко мне не приставайте. Потому как сейчас я заказчиком работаю. Не забудь, Василий Иванович, вверху анкера не добетонировать, чтобы игра была.
Приехал к себе на работу с небольшим опозданием. Ну, минут пятнадцать, не больше. Сразу на меня все набросились: мол, Мирон Владимирович уже пять раз меня вызывал. Я к нему, что, думаю, случилось? Мирон Владимирович встретил меня грозно:
— Почему опоздал?
— Виноват, — говорю, — Петр Ива… то есть, простите, Мирон Владимирович (это я Петра Ивановича, своего бывшего прораба, вспомнил, он меня за опоздания жучил), разбивал анкера на своей стройке…
Сколько, вы думаете, уважаемый, Мирон Владимирович говорил? Полчаса, не меньше. Главным образом арифметические действия производил: помножил мои пятнадцать минут на число работающих в стране, разделил на шестьдесят, потом на восемь — получил, значит, количество потерянных человеко-дней. Для точности помножил на 0,88, так как часть людей в отпуске, сбросил процент на больных и все разделил на двенадцать. В общем, получил цифру потерянных годо-человеков. Затем высчитал, сколько требуется затратить на строительство двенадцатиэтажного панельного дома и сколько домов могли бы построить эти самые годо-человеки…
Когда Мирон Владимирович уже собирался предъявить мне обвинение в срыве строительства по меньшей мере пяти домов, к моему счастью, позвонил телефон. Говорил мой бывший начальник СУ Роман Гаврилович. Из разговора я понял, что звонит он уже третий раз, хочет узнать, на какие стройки я сегодня поеду. Мирон Владимирович подвинул ко мне микрофон.
— Слушаю вас, Роман Гаврилович!
— А, это ты, Алешка! Ты почему на работу опаздываешь? Всех учишь, а сам порядок нарушаешь?
— Извините, — отвечаю, — Роман Гаврилович, не подчинен я вам сейчас, поэтому и об опозданиях разговор ни к чему. — Он начал вспоминать всех чертей, и тогда, чтобы успокоить его, я сказал: — Если уж хотите знать, я с шести утра разбивку анкеров производил на вашем объекте номер семнадцать.
— А не врешь? — голос его стал помягче. — Сейчас проверю по диспетчерской… Несколько минут мы с Мироном Владимировичем молчим, он от нетерпения шариковой ручкой по лысине постукивает. Зашел Поляков, что-то хотел сказать, но снова забасил Роман Гаврилович: — Верно!.. Ты, Алешка, всегда выкрутишься (тут он два слова еще добавил. Их, как я думаю, в записки вставлять нельзя). Бригадир подтвердил и просит приехать сегодня вечером проверить, как анкера поставлены… Чего молчишь? Слышишь меня?.. Мирон Владимирович, Кусачкин что, ушел?
Разозлил меня этот разговор страшно, но держусь: раз перешел на бумажную работу, всякие словечки нужно бросать. Молчу.
Мирон Владимирович ответил за меня. Сказал, что я никуда не уходил, тут на месте, что просьбу слышал и выполню, что хотя за пятнадцать минут опоздания, если взять в масштабе всей страны, можно построить микрорайон среднего размера, опоздание вроде по уважительной причине и, наконец, что заказчик всегда готов помогать генеральному подрядчику. Но тут у начальника СУ, видно, терпение кончилось, он перебил Мирона Владимировича, попросил, чтобы я взял трубку. Взял.
— Ты что ж, — снова закричал Роман Гаврилович, — два дня заказчиком поработал и уже нос задрал? Не хочешь разговаривать, молокосос?
Я помолчал немного. Очень это хорошо действует на таких горлопанов, как мой бывший начальник. Еще Петр Иванович практиковал это. Потом я спокойно разъяснил начальнику СУ, что сейчас нахожусь на бумажной работе и должен быть вежливым, а словечки могут сбить меня.
— Ах ты боже мой, — перебил меня начальник СУ, — какой недотрогой стал! Ты на какой объект сегодня едешь?
— К Круглову Семену Семеновичу.
— Я ему позвоню, чтобы тебя встретил и все замечания выполнил. Если будет артачиться, звони ко мне. Слышишь?
— Хорошо.
— Ну, будь здоров, — снова закричал он. — Через месяц я тебе все твои штучки припомню.
Круглов встретил меня со своей Маргаритой у ворот стройки. В руках у него преогромный блокнот (впервые такой увидел!). Ходит за мной, все, что скажу, записывает, и Маргарита записывает. При этом оба кланяются. Даже неудобно как-то.
— Зачем, — говорю, — Семен Семенович, вы записываете? Будто я начальство большое. Сами вы все знаете не хуже меня, только не выполняете.