Человек подошел, однако никто не торопился его освобождать. Мальчик заплакал без слез.
— Пей… — шепот заставил распахнуть глаза и вскинуть налитую неподъемной тяжестью голову, чтобы после того как перед глазами утихла карусель разноцветных пятен, увидеть изукрашенные хной изумительной формы ладони, державшие перед его лицом чашку до краев полную воды.
Воды!
Огромные черные очи задумчиво рассматривали его, а потом Амани тряхнул головой, словно решаясь на что-то, и протянул чашу ближе, к самым губам.
— Пей же! — мальчик забыл обо всем вокруг, но он прекрасно различал торопливые шаги.
Наверняка возвращался отлучившийся по нужде Баракат, двигающийся с грацией пьяного бегемота! Уйти незамеченным уже не получится. Аман досадливо прикусил губу, но мальчишка припал к воде, и изменить что-либо было уже невозможно…
Его резко рванули за руку, содержимое чашки будто бы случайно расплескалось на песок и одежду.
— Бурдюк с нечистотами! — яростно обрушился на евнуха развернувшийся юноша. — Посмотри, что ты наделал! Я выгляжу, будто обмочился так же как ты под себя!
Гневное шипение, обжигающее сверкание черных глаз немного сбили евнуха с толку. К тому же Амани всегда до мелочей трясется над своей красотой и возмущение не вызвало удивления, а раз вопит о намоченных штанах, значит, ничего серьезнее в чашке не было.
— Раньше думать надо было, — огрызнулся разочарованный Баракат, который терпеть не мог наложника за прямо скажем паскудный норов и то, что ему все сходило с рук.
— О! Аллах воистину велик в своих чудесах! — юноша закатил глаза, воздевая руки к небу. — Колода не только умеет говорить, но и знает это слово! Так соверши же еще одно чудо, Создатель, и пусть оно напряжет скисший арбуз, который носит вместо своей головы и ПОДУМАЕТ…
— Я подумаю о том, чтобы принести вторые колодки и наконец объяснить тебе, что таким как ты язык нужен только чтобы лизать хозяйские члены! — рявкнул взбешенный евнух.
— Йелла! — Амани пренебрежительно расхохотался ему в лицо. — А таким как ты только и остается, что думать о членах, но, увы, от этого он не вырастет заново!
Юноша развернулся уходить, но задержался, бросив через плечо и кивая в сторону светловолосого мальчика, который судя по его выражению, решил, что бредит, не иначе:
— Твой начальник утопил в жире последние мозги, что до сих пор не снял его? Посмотри на его кожу, ее почти не осталось, а то что осталось — слезет как со змеи. Он пересох от жажды и наверняка получил удар. А насколько я понимаю, вам велели наказать его, а не засушить, как вшивый феллах пойманную рыбу! Ты мог бы сказать мне спасибо, что завтра твоя смердящая туша не будет гнить среди отбросов, где ей правда самое место… Но конечно, фига вместо твоих мозгов не в состоянии додуматься до очевидного!
Пустив последнюю стрелу, Аман царственно проплыл мимо хватавшего воздух от бессильной злобы евнуха. Больше ему делать здесь было нечего. Соперник не умрет, но болеть будет долго, а господин презирает слабость. Тем более, такая болезнь отвратительна на вид, недержание желудка способно вызвать лишь гадливую жалость, а никак не влечение. Его же поступок останется вне подозрений, ибо что может быть милосерднее чем подать воды умирающему от жажды ребенку, который в довершении всего теперь ему благодарен…
Джамаль, случайно видевший улыбку возвращавшегося юноши, поежился и подумал, что мнение о нем несправедливо: есть вещи, о которых он не станет рассказывать даже собственной подушке!
То, что Амани на самом деле оказал им всем большую услугу, хотя Васим, по роду службы давно разуверившийся в существовании бескорыстных душевных порывов, так и не смог разгадать, чем именно она была вызвана, — главный евнух понял сразу, а уже на второй день исчезли последние сомнения. По той простой причине, что скрыть состояние мальчишки было возможно только прикопав его где-нибудь в саду, придумав сказочку про побег или похищение сотней зловещих вражеских нукеров.
Мало того, что бред, так и отвести от себя гнев господина ничуть не поможет. Ну, кто ж мог предположить, что северянин окажется НАСТОЛЬКО хрупким!
Пришлось докладывать как есть.
— И что же с ним? — нахмурился мужчина.
Васим уже набрал в рот воздуха, когда понял, что положение действительно скверное, и отговориться капризами не получится. Как и привести наложника в сколько-нибудь пригодное состояние — ни к этой ночи, ни к следующей.
Фоад наконец глянул на разряженного хлеще павлина скопца и потемнел лицом: выхолощенная собака даже соврать не может? Да что тогда с его золотой жемчужиной!