Пруды
Одни, играючи в наивность,
Стоят за кошек иль собак.
А я люблю любую живность,
Вплоть до лягушек и до жаб.
Когда в деревне, отсудачив,
Замрет изба в туманный час,
Вздымают хоры лягушачьи
Свои симфонии у нас.
Там изумляются солисты
Голосовой своей игре.
Там, между лилий, неречисты,
Воркуют жабушки в икре.
А как возьмутся сразу вместе
Во славу тины и прудов,
Петух, затихший на насесте,
И тот соперничать готов.
Ему мерещится, что, хмуры,
Забыв и двор и бережок,
Уже помаргивают куры:
Склоняй, мол, Петя, гребешок.
Но куры спят.
А я не сплю.
Я очень музыку люблю.
А рокот, цокот, гогот, пыл
Летят над вешними садами,
Над ивами и над прудами,
Ликуя до потери сил.
Да что там!
Даже соловей
Вам подтвердит тепло и гневно:
В Тверской губернии моей
Что ни лягушка — то царевна.
Паром
…Грустно было мне
Покидать обветренные стены
Домика на правой стороне.
Полз паром. На нем мерцало сено.
И платки помахивали мне.
Розовые, белые, шумя,
Ссорясь меж собой, крича, как чайки.
То с базара ехали хозяйки.
Мужики их слушали. Дымя.
Грустно было мне,
Что под этой синью беспощадно
Я сидел безбабий, безлошадный,
Необобществленный. В стороне.
Здесь провел я лето.
Эти стены,
Этих жар и ливней перемены,
Этот говор акающий наш,
Этот — в волнах — окающий говор,
Эта дружба выгонов и горок…
Ах, идет, идет паромщик наш.
Выпиваем с ним по чашке чаю.
Отвечаю: «Что ж, ну поскучаю…
Вновь приеду, ежели смогу».
Говорю с неведомым зазнайством:
«Может, сам… обзаведусь хозяйством».
Кланяюсь ромашке, иван-чаю,
Как иду к воде, не замечаю.
Что-то там, на левом берегу?
«Весь в перьях сад, весь в белых перьях сад…»
Ночевала тучка…
Весь в перьях сад, весь в белых перьях сад.
Бери перо любое наугад.
Большие дети неба и земли,
Здесь ночевали, спали журавли.
Остался пух. Остались перья те,
Что на земле видны и в темноте.
Да этот пруд в заброшенном саду.
Что лишь у птиц и неба на виду.
Весь в перьях сад, весь в белых перьях сад.
Возьму перо любое наугад.
И напишу о маленьких синицах
И о больших взметающихся птицах.
И напишу, что сад синицу в руки
Взял, с журавлями белыми в разлуке.
Листвой сухой, седой расхлопотался.
Красавицей своей залюбовался.
Весь в перьях сад, весь в белых перьях сад,
И пруд, и вся прорешливость оград.
Он не шепнет, как кто-то там иль сям,
Что журавли завидуют гусям.
Он знает сам, что каплями зари
В нем замелькают скоро снегири,
Что в ноябре в нем хрупко и светло,
От перистого инея бело…
Велосипед
Дом в три окна. Отцовское наследство.
Где сто семейных фото в уголке,
Где, как конверт с большим письмом из
детства,
Бумажный змей лежит на чердаке.
Там то и дело раздавалось: — Спорим! —
Там не один был марш веселый спет.
А в полутемном узком коридоре
Я вдруг увидел свой велосипед.