Зато времени обдумать и осмыслить все — до х*ра появилось в палате. Чем и занимался. Раскладывал по полочкам свои ошибки и просчеты. Пытался разобраться, как его так занесло. И пришел к тому же выводу, что и Яна недавно кричала — гордыня.
Он себя тогда ценил и ставил больше и выше всего. Даже выше их отношений, первостепенней женщины, которую любил. Настолько сильно хотел всем вокруг показать, что выбрался «из грязи», пустить пыль в глаза, что и здравый смысл, и такие простые, но самые важные душевные качества, как верность и преданность по боку пустил.
Как теперь искупить? Пусть и не перед ней. Самого себя как простить? Но и это ведь вопрос от гордыни, чтобы себя от угрызений совести избавить. Разве это главное? Нет, теперь все мысли только о Яне, как ей помочь прожить то, что Артем натворил?
Почему не искал никого больше после разрыва? Надеялся, что Яна все же сумеет его простить, что вернется? Не знал.
Но после аварии, валяясь в больнице, много всего обдумал и переосмыслил. По-новому на свою жизнь посмотрел, переоценивая и заново «взвешивая» все, что ранее важным считал. И понял, насколько на самом деле был «пустым и мелким» в этом стремлении любой ценой достичь материального успеха, что-то доказать окружающим, стать таким же, как те, кто казались ему успешными издалека, жить «их» жизнью… сломав при этом свою.
Где оказались все эти люди, когда он в аварию попал? «Друзья», партнеры, клиенты, с которыми «тусовался» и встречался едва не каждый вечер в те несколько месяцев?
Х*ен знает, но не рядом, вот что показательно. А около него в больнице был только Семен и Яна… Преданная им и обиженная, а все равно без вариантов готовая поддержать. Только ведь сам испоганил с ней все, безбожно извозив в грязи глубину и чистоту их чувства. Разменял на блеск целлофановой мишуры.
Как было из этого тупика и ямы своей вины выбраться? Не понимал тогда. Так и метался, будто бешенный больной пес.
И все же…
Наверное, в душе надеялся все-таки, как глупый малой мальчишка верит в чудо под Новый год. Так и он чего-то ждал с замиранием сердца, хоть и сам не решался позвонить, не позволял себе сделать первый шаг после такой ошибки. Однако, по всему выходит, какая-то дурная, ничем не подкрепленная надежда в нем так и не сдохла. А уж сейчас просто воспряла с неистовой силой, отодвигая в глубь сознания осторожность и сомнения.
Как и само его тело, собственно, воспряло, блин! Кровь, разогретая парой глотков глинтвейна, реальным кипятком неслась по сосудам, казалось! В голове пекло, в груди! Пах обожгло острым, накатывающим желанием тут же Яну в стену упереть и, сдернув с бедер брюки, опустив те до колен, вонзиться, погрузиться в ее влажное и узкое влагалище, всегда так остро, отзывчиво реагирующее на его движения. Знал, помнил, какой это кайф! И что она, когда Артем так делал, тоже любила…
Но он так соскучился именно по ней! По всему тому, что только от этой женщины и мог получить! По ее любви, по яркой страстности, с которой Яна на него всегда реагировала. Она одна…
Однако и не мог сейчас отвечать за себя, за то, что продержится достойно долго, чтобы устроить нечто потрясное. Полгода воздержания заставляли реально оценивать свои шансы. Тут бы лицом в грязь перед любимой не упасть… И все же…
По ее пылающим от возбуждения и коньяка щекам хотелось ртом пройтись, языком слизать этот жар. Зацеловать алые губы, припухшие и влажные от того, как и Яна пыталась его рот поймать такими же поцелуями, а он ее своей щетиной на щеках царапал, кажется. И грудь ее в своих ладонях почувствовать хотел, чтоб остро, каждую выпуклость и мягкость кожей пальцев вспомнить; линию живота огладить рукой…
Мощное, непреодолимое желание охватило всего Артема!
И, что безмерно радовало, таким же ураганом откликалось в Яне.
Обхватил ее за талию руками, приподнял, прижимая к себе, шагнул в сторону, так «ловко», насколько теперь позволяла травмированная нога, и усадил любимую на стол. Сдвинули с шумом чашки, пытаясь не отрываться друг от друга. Накинулись по-новой на губы. И оба жадные, ненасытные.
Артем так точно! Мало стало тут же! Больше хотел. Двинулся ниже.
— Как же это хорошо! — вдруг выдохнула Яна ему в макушку, офигительно крепко обнимая Артема за шею, притягивая к себе. Обхватила его своими ногами за бедра.
Он в этот момент ее ключицы целовал, прикусывая губами; прижимая, лаская так, словно языком на ней отметин наставить собирался, расстегивая пуговички на кофте по ходу. Ладонями касаясь всего, к чему только дотянуться мог.