Маршрут этот занимал, в зависимости от погоды, времени года и самочувствия "грибника", от 3 до 4 часов, иногда и больше.
Собрав достаточное количество ценных находок, Григорий Иосифович снова выходил на Малую Арнаутскую и возвращался домой.
Дома он завтракал. Разбирал бутылки, затем ложился досыпать.
Часов в 12 снова вставал, мыл бутылки, опять раскладывал и вёз сдавать, на что уходило ещё часа полтора-два.
Потом обедал.
Зато вечером он был свободен. По вечерам он читал, писал, иногда играл на пианино. Правда, нередко ему приходилось чинить носки или старую одежду, потому что ничего, кроме продуктов, он не покупал уже почти 15 лет.
Так он жил.
Если вы были в Одессе и видели рано утром на улице высокого, загорелого крепкого старика с тележкой, - это Григорий Иосифович.
В 90 лет ему нельзя было дать больше 70-ти. Даже в таком возрасте он производил внушительное впечатление. Широкоплечий и ширококостный, он напоминал величественные развалины знаменитых зданий, вроде Колизея или Парфенона. С годами тело его высохло, но спина осталась прямой: он только чуть-чуть сутулился. Загар у него был почти как в молодости: ведь он проводил по полдня на свежем воздухе.
Щёки впали, от глаз шли резкие, глубокие вертикальные морщины, но сами глаза, светлые на загорелом лице, были как у ребёнка. Лицо казалось суровым, но улыбка, детская, ясная, как солнечный луч, совершенно его преображала.
Зубов у него оставалось уже немного: всего пять или шесть - но, как известно, лучшее средство от кариеса - не иметь зубов. Так что он не огорчался: кашу и хлеб есть можно и вовсе без зубов.
В общем, он совсем не был похож на несчастного старика, и не считал себя таковым.
Конечно, в молодости были у него и слава, и почёт. Когда-то - знаменитый альпинист, потом инструктор по альпинизму и детский тренер по туризму, вырастил сотни воспитанников. Да и сейчас, хотя о нём все давно забыли, он не принадлежал к самым низам общества. У него была большая собственная квартира. Уцелели все документы. Он получал пенсию, - правда, её хватало только на коммуналку, и то не всегда, но ведь и у всех так. Да, у многих есть семьи, дети, внуки, правнуки, а у него нет. Зато сколько у него учеников!
Общаясь в последние годы с бомжами и пьяницами (с которыми сталкивался на приёмном пункте), он понимал, что ему не так плохо приходится, как многим другим. В глубокой старости люди становятся немощными, и, если они одиноки, попадают в богадельни. Это казалось ему самым страшным, и он был благодарен судьбе за то, что его миновала чаша сия.
Только вначале, ещё не втянувшись, он стыдился, что приходится заниматься таким делом. Но потом привык и даже, как ни странно, полюбил его. Раньше он 30 лет подряд ходил в походы с детьми. Он ведь работал тренером по туризму. Свою работу он очень любил. В его нынешнем занятии было что-то, напоминавшее эти походы. Да, маршрут один и тот же, но погода разная. Бутылки попадались тоже разные. Ему нравилось ходить по городу ночью, когда все спят. Это было особенное ощущение. Нравилось, что город становится чище: всё-таки он продолжал и в старости приносить, пусть маленькую, но пользу. Он был по натуре активный, деятельный человек. Возможно, если бы государство позаботилось о нём и ему не пришлось беспокоиться о своём пропитании, это даже повредило бы ему. Ему тогда некуда было бы девать себя.
Где-то в Талмуде сказано: "Лучше обмывать трупы, чем просить подаяния". Григорий Иосифович не знал этого изречения. Но предпочитал жить так, чем в доме престарелых, а уж просить милостыню он ни за что бы не стал.
Конечно, питался он скудно. Но для человека, прошедшего войну и сталинский лагерь, это не казалось большим лишением. Сахар, масло, сыр и прочие дорогие продукты он не покупал. Из овощей - только морковку, свёклу, лук, чеснок и картошку, зимой - квашеную капусту. Яблоки он или сам собирал на заброшенных дачах, обычно - на Сухом Лимане, или брал на Привозе полусгнившие, которые отдавали ему даром. Покупал он только хлеб, крупу, соль, иногда куриный суповый набор или обрезки говядины, из которых варил суп.
Утром он всегда ел кашу или картошку. В обед суп: только суп. Или постный, или мясной, но всегда очень дешёвый. Вечером он доедал утреннюю кашу, а также натирал на тёрке одну сырую морковку с головкой чеснока. Плюс ко всему этому хлеб, лук и яблоки - всякий раз, как садился за стол. Да, он покупал ещё чай: самый дешёвый. Он назывался "чёрный цейлонский", но был похож на махорку: мелкий-мелкий, как пыль, и тёмно-кофейного цвета, упакованный в целлофан.
Иногда - в праздник - он покупал себе один банан. Вместо торта.
Организм его, могучий от природы, в молодости закалённый тяжелейшими испытаниями, мог многое выдержать. И чувствовал он себя обычно неплохо.
Он понимал, что такое занятие для него даже полезно. Кто знает, был бы он ещё жив, если бы не собирал бутылки?
Да, но я опять отвлёкся. Я обещал, что, пока хозяин спит, мы пройдёмся по его квартире.
Квартира Григория Иосифовича - большая, но однокомнатная.
Квартиру Григорий Иосифович получил незадолго до ареста, в 1951 году. Он тогда был женат и жил с родителями. Четыре человека. Ему, знаменитому альпинисту, которого принимал сам Сталин, дали огромную трёхкомнатую квартиру недалеко от вокзала. Формально это Приморский район, фактически - почти центр города.
Квартира типично одесская. Она имеет два входа: с улицы и со двора. Вход со двора обычный, а с улицы вы попадаете прямо в комнату. Огромную, квадратную, как зал: больше 30-ти квадратных метров. В четырёх метрах от стены дома проходят трамвайные пути.
Ночевать в такой квартире - особое наслаждение. Под утро вы сладко спите, как вдруг вас будят чудовищный треск и грохот, кровать под вами дрожит, будто началось землетрясение. Ничего страшного: это просто проехал первый одесский трамвай. В пяти метрах от вашей головы. Их пускают в шесть часов утра.
Когда Григорий Иосифович, после смерти Вождя и Учителя, вернулся из лагеря, жена не приняла его. Она боялась, что их будут продолжать преследовать. Пришлось разводиться и делить квартиру. Ей достались две комнаты и вход со двора. Ему - та большая комната, куда входили прямо с улицы. Туалет, ванная и кухня тоже отошли жене.
Но как можно жить без туалета и кухни?
В конце комнаты, в дальнем левом углу, оставался узкий проход. Впервые оказавшись здесь, вы подумали бы, что это ниша или стенной шкаф. Какое-то тёмное углубление в стене.
На самом деле, свернув туда, вы попадали в узкий, чуть больше метра, тёмный проход. Как в средневековом замке. Сначала он шёл налево, потом поворачивал направо под прямым углом. В этом месте пройти нельзя было, а можно - только протиснуться, потому что именно тут стоял холодильник. Дверца его, если открыть её настежь, упиралась в противоположную стену, перегораживая проход. Просочившись дальше, вы оказывались в кухне. Она представляла собой что-то вроде аппендикса. Очень узкая, тесная, но довольно длинная: не комната, а тот же коридор, только пошире. Здесь стояла обширная газовая плита и над ней - газовая колонка. Слева раковина, когда-то белая, теперь грязно-серая, старая и ржавая. Потолок высокий, больше трёх с половиной метров. Никаких окон тут не было.
В конце аппендикса, справа, часть стены завешена тёмной и грязной полиэтиленовой плёнкой. Но и это не стенной шкаф, а туалет. Крошечный пятачок с унитазом, а над ним - на огромной высоте - душ. В полу - дырочки, чтобы уходила вода. Мыться приходилось, сидя на закрытом крышкой унитазе, потому что больше просто некуда было приткнуться.
Все эти чудеса Григорий Иосифович устроил не сам: он не был особо рукастым, не любил возиться с сантехникой. Просто тогда у него были деньги. Дом этот дореволюционной постройки. Квартира господская: она имела комнату для прислуги. Вот из этой комнаты для прислуги и получились кухня и туалет.