С начальником отдела охраны труда Геннадием Владимировичем Соковым прошли мы по станции. Так же как и Солдатов, давно в Билибино — с 72-го года. Я расспрашивал его о старых знакомых и с огорчением узнал, что Абалакин погиб. Несчастный случай. Дежурил, понадобилось ему для чего-то на крышу, и вот с этой плоской крыши, по которой мы с ним когда-то ходили, упал. Георгий Букин три года Как уехал. В реакторном зале встретил я Николая Ботина, чья бригада в 71-м году закрывала главный корпус алюминиевыми панелями. Тоже уезжал, но вернулся, опять работает монтажником… В реакторном зале все выглядело без особых перемен — по крайней мере, для непосвященного взора. Так же тихи и загадочны были круглые, закрытые люками колодцы с реакторами, так же висели вдоль стены рабочие каналы и СУЗ, действительно похожие на стержни для гигантской шариковой ручки. Струился свет сквозь сдвоенный ряд узких окон. «Вообще-то, если по уму, реакторный зал не должен иметь окон, — заметил Соков. — Мало ли, аварийная ситуация. Должно быть герметизировано… А так — наиболее «чистая» станция. Тьфу, тьфу, тьфу!..» Реакторы были «перегружены». В данной терминологии это означает лишь то, что рабочие каналы были заменены новыми, а отработанные помещены в бассейн выдержки. «Бассейн мы реконструировали, — сказал Геннадий Владимирович. — Вместо восьмисот каналов можем теперь хранить более двух тысяч». Да, насколько я понял, сейчас на станции кроме эксплуатации занимались еще и реконструкцией, доводили ее до этого самого «ума». Ведь для Уралтэп Билибинская «атомка» была первой, все предусмотреть оказалось невозможно. Например, в машинном зале, куда мы потом перешли, даже в эти морозные дни держалась невозможная жара, а летом поднималась до сорока градусов и выше. В воздухе стоял густой запах разогретого машинного масла. Старший инженер-механик реакторно-турбинного цеха Василий Николаевич Лошаков пояснил, что работать в таких условиях людям тяжело. Отсутствие вентиляции — недостаток проекта. Сейчас в цехе ломают голову, как устроить принудительную вентиляцию, однако это не так просто, возникают тут всякие осложнения… «Еще не хватает ремонтных площадей, — добавил Соков. — Оборудование вынуждены увозить на ремонт. Малы стали лаборатории, санпропускники. Ведь в проекте численность работников станции планировалась всего в сто восемьдесят человек. А теперь только в «грязной» зоне занято четыреста. В плане реконструкции намечаем увеличивать площади…» Появилась на «атомке» и своя служба ЭВМ. Пока — «мини». Колдовал тут Михаил Александрович Маричев, инженер-программист. «Сейчас ребята на БЩУ дежурят: ни рук, ни глаз не хватает, — сказал он. — Нужна такая машина, чтоб вся необходимая информация выводилась на нее. Для концентрации внимания. Но это — в отдаленной перспективе. Это надо с ИНЭУМ связываться, с институтом электронно-управляющих машин. А пока расчеты делаем — для лабораторий, для научно-исследовательского отдела…» Я еще походил по станции, заглянул, разумеется, и на БЩУ — блочный щит управления, где «ребятам ни рук, ни глаз не хватает». Подобные фотографии с «атомок» со множеством приборов, перед которыми сидят люди в белых одеждах, читатель, должно быть, не раз уже видел. Один из «ребят», «дэп», то есть дежурный электроприборист Василий Дмитриевич Ситый, увидав в руках у меня блокнот, понятливо воскликнул: «Так, самый интересный случай, да? Ну, вот… Бежали мы как-то на Зеленый Мыс. Обратно — автобусом. В Погындено остановились, отдохнули, поехали дальше. Приезжаем: вместо Билибино — снова Зеленый Мыс! Шофер перепутал. Еще, значит, триста километров пилить… Вот, пожалуй, самый удивительный случай!.. А вообще-то, — он кивнул на щит, — нам бы КИПы поновей. Многие приборы сняты с производства, а мы их еще монтируем…» Конечно же, думал я, какая-то перемена за эти годы на станции произошла. Помимо технических нововведений. Я имел в виду отношение к самой «атомке». Меньше, я бы сказал, стало первоначальной «торжественности», больше простоты, будничности. Как это, кажется, физик Гусев, герой фильма «Девять дней одного года», говорил про свою установку: «Пойдем посмотрим мою кастрюлю»? Вот в этом смысле. И даже билибинцы, не имеющие прямого отношения к «атомке», привыкли, что она стоит и работает у них под боком, как привыкает домохозяйка, ну, скажем, не к «кастрюле», а к шипящей у нее на кухне скороварке.