В общем, много чего прекрасного еще говорил мой друг. Тогда в институте была крохотная лаборатория АЧ, единственным сотрудником которой он и являлся. Впоследствии на ее основе была создана лаборатория экологических проблем народонаселения Севера с привлечением специалистов различных профилей — общественники, естественники, — со многими направлениями исследований. А между тем в обществе этот природоохранительный бум потихоньку спал. Иссяк поток выступлений, статей и особенно произведений «художественных». Писатели — из тех, кто свел все дело к умилению цветком и гражданским слезам по убитому лебедю, — сочли, что тема во всех вариантах ими исчерпана. Те, кто выступал конкретно, по-деловому, публицистически, начали говорить уже не столько о самой природе, сколько о том, почему ничего не изменяется после их выступлений. Словом, речи дилетантов закончились, осталась работа — для тех, кто занимается ею профессионально. Вот, в частности, для сотрудников Института биопроблем, для архитекторов из Дальстройпроекта, о которых я уже рассказывал. Все, что должно, они делают. Допустим, та тема, которую я упоминал, — «Об изменениях в мочевыделительной системе у пришлого населения после переохлаждения в воде», — разве она не в рамках АЧ? Или последняя мироновская записка по Рассохе, разве это не борьба с «материальными и моральными последствиями» изолированности этого поселка?.. Проекты современных, специфически северных городов, демографо-социологические обоснования сети культурно-бытового обслуживания для рабочих поселков, расчет модели бюджета времени северянина и т. д. — все это никак не уводит от основной проблемы, все это работает на одно: человек и среда должны быть в гармоническом единении. Лично я давно считаю понятие «окружающая среда» искажающим суть дела, отсюда все недоразумения. Простенькое, конечно, сравнение: ведь человек, плывущий в воде, не полагает себя «в окружении воды», он просто ощущает себя в воде. И никакому пловцу не взбредет в голову тут же, по ходу, отравлять воду, в которой он плывет. Так и со средой. Разумный человек, почувствовавший себя не «в окружении», а именно «в среде», поостережется истреблять эту среду. Отпадет тем самым вопрос и о ее охране… Но это — не технология осушения тундрового озера, это уже на уровне мировоззрения. Так каким же образом это мировоззрение побыстрей «внедрить», да еще с выраженным в рублях «экономическим эффектом»?.. Вот поэтому Георгий Петрович Краснощеков, человек с мягким, грустно-интеллигентным взглядом, сидя за своим столом, заваленным справками, отчетами и прочими бумагами для комиссии, говорил мне: «Закончился первый этап в деятельности института, этап ресурсоведческий, описательный. Второй этап, точнее, вопрос: как сохранять это в условиях антропогенного пресса? Пока что наши рекомендации убыточны! Вот, скажем, национальные парки. На Западе это доходная отрасль. Там строятся дороги, мотели, выкачиваются деньги из туриста. У нас — просто изымается из народнохозяйственного пользования некая территория… Нет цен на ресурсы. Сколько стоит, например, гектар леса? Сейчас ввели цену на воду, но это берется чистая вода, без учета продуктивности водного ценоза…»
Вечером я пошел к Мирону. Из «эмэнэса» он стал за это время к своим пятидесяти пяти годам «старшим», только по-прежнему, как он выразился, «без лычек». И то: пришлось когда-то поотвлечься лет на десять от науки. А в остальном застал я его почти в той же ситуации, что и шесть лет назад. Жена Зоя опять была в больнице, Мирон в обеденный перерыв бегал домой, разогревал приготовленный с вечера обед, кормил дочь. Собака Берта сдохла. На столе лежала записка: «Я очень хочу собачку я понимаю что это невозможно, но мне даже не принесут какого-нибудь зверька. Мира. Только пожалуйста не пиши ответ это я просто так». Мы выходили курить на лестничную площадку. Обитал Мирон на последнем этаже длинного дома, который поставлен был как «ветрозащитный». По одну сторону уходил вниз проспект Ленина, по другую — начинался спуск к бухте Нагаева. Именно в тот день задула пурга, и дом принимал на себя весь ветер с моря. Чердачный люк был открыт, прямо над нашими головами гремела крыша. Мирон продевал руки сквозь железные прутья отвесной, ведущей на чердак лестницы, будто распинался на ней, и курил, поджигая одну сигарету от другой. Начал он, как всегда, с проблем глобальных.