Дом, куда я пришел, таким и остался, как в куваевской повести, но сам Николай Ильич за эти пятнадцать лет, конечно, постарел. Он лежал в горнице, на застеленной кровати, в новых ватных брюках, заправленных в чистые, «домашние» валенки, в теплой серой, видно, что самодельной, тужурке из толстого сукна. Я не увидел «белоснежноседых волос», голова его была чисто выбрита, и он, в своей тужурке, похожей на френч, вызывал в памяти образ какого-нибудь крупного военачальника тридцатых годов. Все черты лица — лба, прямого носа, подбородка, скул — были законченными и резкими, характерная линия мощного черепа, большие уши долгожителя, и я опять подумал, что, если бы Ксане Ивановской довелось лепить и эту голову, ей так же не пришлось бы напрягаться и призывать на помощь творческое видение — можно было бы ограничиться простым копированием природы. Глаза у Саяпина были холодно-голубого цвета с точечным черным зрачком. А голос тихий уже, старческий был голос, но твердый. Я услышал от него о бесконечных перегонах, кочевках продолжительностью по три, по четыре года — одной такой хватило бы, чтоб вспоминать потом всю жизнь, а тут вся жизнь была, по сути, кочевка.
— …В сорок четвертом мы с Витей в Усть-Олое находились. Главк обязал обследовать пастбища на Коркодоне. И вот отправились в «кругосветку». В Зырянке лошадей получили, продовольствие с расчетом на три месяца. На пароход погрузились, «Якут» тогда ходил. А лошади — дикари. Как пароход гудок дал, они чуть с ума не посходили. Орут, как антилопы. Вверх до Оройка по Колыме поднялись, прииск такой был, оттуда надо кочевать. Болдырев говорит: «Тут местные какие-то, на оленях». А это ламуты. Я немного по-ихнему мог. Я с ними: «Гыр-гыр-гыр» — поговорил. Им тоже кочевать и почти по нашему маршруту. Достали НЗ, угостили, договорились вместе идти. Докочевали до их стойбища, до Глухариного, дневали там три дня. Витя говорит: «Может, проводника дадут?» Дали двух, старика и молодого, и шесть вьючных оленей, лошади наши так и не обучились. Мяса дали, а мы им кое-что из продуктов. Около месяца вдоль Коркодона шли на Кедон, левый приток Омолона. Обследовали, ничего подходящего нет. Пастбища местами на третью категорию кой-как тянут, и тех мало… И вот в один прекрасный день по холмикам спускаемся, старик наш заметил: «Нютчи — это русские, значит — смотрите, там люди с оленями!» Далеко их видно по плоскогорью. А мы знали, что сюда единоличники убежали, Болдухиновы и Хабаровские, семь тысяч оленей у них. Они нас тоже заметили, давай оленей сгонять и подались. Мы спустились километра три, заночевали. Утром проводник наш, Афанасий, тоже Болдухинов, залез на сопку, кричит: «Виктор! Саяпин! Яранги вижу!» Взяли чаю, табаку, ни ружей, ни ножей не взяли. Проводник предупредил: «Не надо». Приходим в стойбище: одни ребята и старичье. Увидели нас, рассыпались, как их нет. По тальникам попрятались. Афанасий подходит к одной яранге, к другой, кричит: «Эй, кто тут, не тронем!» Из одной выползла старая-старая старуха. Афанасий ей: «Гыр-гыр-гыр, пусть не прячутся!» А он, оказывается, в тридцать седьмом по переписи населения работал и знал этих беглецов. И старуха его запомнила. Стала кричать что-то по-своему. Начали собираться. «А где взрослые?» Отвечают, что увидели, как мы идем, и стали оленей перегонять в другое место. Угостили стариков табачком, чайку заварили. Сказали: «Как вернутся мужчины, пусть приходят к нам». Воротились к себе, к вечеру чай заварили, консервы кой-какие достали, ждем. Видим: едут — пять кавалеристов. Да такие олени у них, мать твою, да как сохатые, и на каждом седок с винчестером. Оленей привязали, подошли, а винчестеры не снимают. Рослые все молодцы, здоровые…
— Да и вы с Болдыревым не маленькие, — заметил я.
— Да-а… Поговорили, они выпили спиртику, чайку, поели, а нам интересно. «Где ж у вас хозяин?» — «Он в стаде». А они у него, значит, как батраки, он их за это одевает, кормит. А нас еще в Зырянке предупредили: «Могут у этих беглецов скрываться беглые зэки, будьте осторожны!» Спрашиваем: «Есть ли у вас другие люди, другой нации, вроде русских?» Отвечают: «Нету. Видели, как проплывали они на плотах». Договорились, что завтра хозяин приедет. Хотели проводника у него попросить, наших пора отпускать было. Назавтра сам кулачок приехал, с ним еще человек пять. Лет средних, Болдухинов Петр, из Корякии сюда пришел. Мяса нам привез в подарок. Попросил у нас патрончиков, чаю, табачку — нет у них этого ничего. Мы пообещали. «А проводник?» — «Дам, — говорит, — даже двух. Осень, комара нет, стадо сейчас легче выпасать». Дал оленей вьючных, рассказал, где какие места, какие корма, где гари. Мы зарисовали с его Слов. И покочевали дальше… А этих-то потом на Рассохе привлекли в совхоз, объединили…