Он разговорился оттого, что она внимательно, неравнодушно его слушала, часто поднося пушистую рукавичку ко рту, словно боясь перебить Николаева и сказать что-нибудь не так, невпопад.
Когда переходили накатанную дорогу, Женя поскользнулась и ухватилась за Николаева. Он согнул свою руку в локте, чтобы ей удобнее было опереться. Но, выйдя на тропинку, Женя отпустила его, словно не желая связывать прежнюю его свободу.
Они говорили о любимых книгах, о знакомых людях, говорили гак, будто были давно знакомы, потом расстались, соскучились друг без друга и сейчас не могут наговориться.
— Вам еще спать не хочется?— Женя не стала ждать ответа, тут же предложила:—Давайте еще побродим, выйдем на простор, на аэродром, давайте?
— На простор так на простор,— согласился Николаев.
На белом поле едва темнела сторожка. К ней вела узкая тропинка и две еле заметных полосы санного следа. Николаев старался идти сбоку, уступая Жене тропинку. Плотный наст под его шагами часто обрушивался, он оступался и взмахивал руками
Сразу по-степному потянуло ветром, зазнобило, по ногам заструилась поземка. Они добрались до «аэропорта» – утлой темной саманушкп — и спрятались от холода у стены на подветренной стороне. С крыши сугробом списал снег, Николаев нечаянно задел его шапкой, и снег густо посыпался им на головы и плечи.
— Нарочно?!—вскричала Женя.— Ах так!—И, подпрыгнув, сбила другую снежную губу с крыши.
— Да я нечаянно,— оправдывался Николаев, отфыркиваясь и пытаясь отряхнуть Женю от снега.— Извините, больше не буду.
— Тогда ладно,— миролюбиво согласилась Женя.— Тогда давайте и я вас отряхну.
Ему было смешно от ее детской игры, но странно, он и сам поддался этой игре.
В саманушке гудела труба. На исхлестанной дождями стене глянцевито поблескивали прожилки соломы. С обеих сторон подсвистывал ветер, не проникая, однако, в тот затишок, где они стояли. Тактичный, милосердный ветер...
— В детстве я очень любил прятаться от дождя в шалаше. И как только заберусь в шалаш, в любую погоду, так сразу мечтаю: вот бы дождь пошел! Здесь сухо, тепло, а рядом шуршат и звучно так стучат капли по сухому сену и по листве. В дождь по-особенному пахнет сено, из него выбивается удивительно ароматный запах! Уютно становится в шалаше, хорошо. А вот почему — и не скажешь.
— Понимаю, понимаю!— обрадованно подхватила Женя.— У меня так тоже бывало, только в городе, где-нибудь в сквере. Но там ведь тоже трава, и тоже бывает дождь.— Она говорила так, будто ей не хотелось отдавать преимущество селу перед городом.
— И сейчас вот... ветер, степь, холод, а мы в затишье, возле какого-то подобия человечьего гнезда.
– И нам тоже хорошо, а от чего, не выразишь, правда?
Помолчали, потоптались на месте.
–– Я заметила, что вы за весь вечер не сказали ни разу слова «некогда».
— Вон как!— удивился Николаев.— Впрочем, я не люблю это слово. Можете ли вы с Грачевым сказать, что вам некогда операцию делать?
Женя только усмехнулась.
За саманушкой шуршала поземка, в трех шагах перед ними наметала полукруглый, как подкова, сугроб.
— Давайте зайдем в саманушку, разожжем огонь, и получится еще интереснее, чем в вашем шалаше. Там наверняка есть котелок, наберем снегу и вскипятим чаю. Вот будет здорово. Чай из снега и с запахом дыма, давайте?
Николаев решительно взмахнул рукой.
— Давайте!
Они снова боком вышли па ветер, к двери и увидели на ней висячий заиндевелый замок.
— Ну заче-ем,— разочарованно протянула Женя.
— Взломаем?—задорно спросил Николаев, сбивая варежкой иней с замка.
— Нет, нет, в другой раз!— забеспокоилась Женя, сразу поверив, что ему ничего не стоит взломать замок. А ведь кто-то его повесил, значит, он кому-то нужен.— Будут завтра искать, кто это здесь хулиганил ночью, милицию позовут.
Николаев рассмеялся, но согласился с доводами Жени.
Они пошли обратно в поселок, ступая как будто не по снегу, а по тугому ветру.
Возле дома Женя сняла рукавичку, подала руку.
— До свидания.
Он торопливо стянул варежку, коротко пожал ее руку и сказал:
— Наденьте рукавичку, пальцы замерзнут.
— Какой заботливый!
Он улыбнулся,— что тут особенного, не нашел, что ответить.
— Вы заходите к нам,— без всякой связи сказала Женя.— Что передать Леониду Петровичу?
— Спасибо, ничего не передавайте. Я просто так зашел, развеяться.
— Ну и как, развеялись?
— Медицина и здесь оказала свое благотворное воздействие.
— В таком случае, заходите почаще. У медицины тоже бывает желание развеяться...
Домой Николаев шагал стремительным, пружинистым шагом, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. И совсем не потому, что ему надо было спешить, нет. Вспомнился Омск, студенчество, весенние ночи, когда он догонял последний трамвай, пробегая порой за ним целый прогон. Прошло уже с той поры восемь лет, немало, но ему кажется, что он совсем не изменился, меняется только жизнь вокруг, а он — прежний, молодой и резвый. Иду, бегу, дышу, надеюсь!
Однако почему она сказала вскользь, что он старше ее лет на десять-двенадцать. Для чего она эту разницу отметила?
— Постой, постой, пошевели извилинами,— проговорил он себе и замедлил шаг, готовый снять шапку, остудить голову и поразмыслить. Лучше поздно, чем никогда.
А поразмыслив, прийти к выводу, что весь вечер она относилась к нему, как к старшему, как школьники относятся к учителю. Прежде всего, она не особенно смутилась при его появлении: смело положила руку на его рукав и, кажется, тут же у порога напомнила ему о разнице в возрасте, чтобы он, боже упаси, не вздумал за ней ухаживать. Значит, ты, Николаев, хлюст, если девушке понадобилась такая мера предосторожности. Затем последовало самое убийственное: без всякого стеснения она сказала, что мечтает стать матерью, сказала так, как говорят только старшим, отцу или матери, или, к примеру, бабушке. Вот такие дела. А он-то замок вздумал срывать, голова садовая!..
Николаев сердито пнул ногой дверь, в комнате распахнул форточку, сбросил пальто, пиджак, стянул галстук.
«Чёрт побери, да неужели я такой солидный, степенный, архисерьезный?!» Может быть, вся беда в том, что он слишком скован сознанием своей значимости? Не своей, вернее, а должностной. Какая все же она непосредственная, по-детски откровенная, открытая. Неужели все это только потому, что у них такая большая разница в возрасте? В простосердечии своем даже не подумала, что могут сказать в поселке: пошла на квартиру к одинокому мужчине.
Впрочем, к одинокому мужчине нельзя, предосудительно, а к секретарю райкома можно, какой он мужчина. Хотя и одинокий...
А может быть, зря он о ней всякую чепуху выдумывает. Просто она такая по натуре своей, непосредственная. Она не скрывала своей радости, ей хотелось бродить с ним хоть до рассвета. Тоже ведь одинокая, в сущности.
На глаза попалось письмо Сони Соколовой. Это она его растревожила своим признанием, словами о личной жизни. Что ей ответить?..
Женя, войдя в дом, задержалась в кромешно темных сенях. Она ничего не запомнила из сегодняшней встречи, ни слов, ни жестов, осталось только общее чувство радости, даже восторга. Ей хотелось добра и счастья себе, другим, всем на свете! Она закрыла глаза и в непроглядной тьме представила свое лицо с улыбкой и увидела будущее, неизвестное и огромное, как звездный космос.