«Гольцовая зона. А костёр-то как тут разжигать? А вот воды – навалом!» – подумал Виктор, наблюдая, как лошадь Гаврилыча идёт по тропе, залитой водой.
И в этот момент Гаврилыч обернулся:
– Здесь кушаем. Потом долго отдыхаем. Дальше – один камень.
Опасения Виктора об отсутствии дров были напрасны. Их оказалось в изобилии под каждым кустом стланика. Пусть веточки были тоненькие, но набрал он их огромную кучу. Смолистые, они горели порохом. И вскоре вода в котелке закипела.
Прихлёбывая ароматный чай, Виктор вспомнил, о чем он хотел спросить Гаврилыча:
– Гаврилыч, а что ты говорил про какой-то, ну, как его…. Урчах? Скажи, забыл я.
И поперхнулся, увидев белые, как от невыносимой боли, глаза напарника: – Ты, паря, того. Не время сейчас. Одно слушай – место это нам идти. Пройдем – всё расскажу. Если пройдём…. Долина это. Совсем небольшая. Ырчах её зовут. За Горой она, сразу за Горой. Ты увидишь. И сразу её узнаешь. Ночуем сегодня здесь. Утром будет долина. В ночь её идти нельзя. А ночевать рядом с долиною… Не надо рядом ночевать. А сейчас нас с тобою Гора закрывает.
Гаврилыч взял кусок сала, расслабленно откинулся на мох, и уставился в небо, медленно жуя.
–Закрывает от кого? – спросил Виктор.
Ответа не последовало.
Они ещё несколько раз ставили котелок с чаем, плотно ужиная. Утром некогда будет – так сказал Гаврилыч.
Сумерки постепенно брали в плен горы. Все дали подёрнулись лёгким муаром вечернего тумана. Звон ручейка в провале ущелья исчезал, звук его струй становился всё глуше и глуше.
– С верхоты звук идёт. Эт-хорошо. Утречком тумана быть не должно. Нам он ни к чему, туман-то, – Гаврилыч скупо улыбнулся и потянулся за чаем. Виктор закурил.
– Э, опять ты за соску? Что дымишь? А ведь на прошлой охоте обещал бросить!
Хмыкнув, Виктор швырнул папироску в угли костра:
– Придём домой, – брошу совсем!
Гаврилыч от этих слов подпрыгнул:
– Ты что такое говоришь, гаденыш! Сколько тебе сказано – не торопи судьбу! Тьфу, ты, пропастина!
Это слово являлось самым страшным ругательством в его устах. Было видно, что он расстроен и чем-то обеспокоен.
Кряхтя, он встал и направился от костра, в темноту. Отсутствовал он долго. И Виктор, обеспокоенный этим, пошёл в ту же сторону. Гаврилыч стоял на склоне и смотрел на вершину Горы, которая была рядом. Снега исполина полыхали пурпуром заката. Казалось, что с вершины стекает алый поток. Виктор вспомнил, с каким трепетом он смотрел на Гору в бинокль с веранды своего дома. Смотрел каждый вечер. А теперь он здесь. И она рядом с ним.
– Красиво! Скажи, Гаврилыч!
Не услышав ответа, он посмотрел на него. Лицо Гаврилыча было спокойно, а глаза… Глаза, наполненные слезами, смотрели на вершину с мукой.
–Хозяюшка! Защити и оборони! От встреч лютых, ненужных, смертных! Пройти позволь, отвороти… Малого пожалей…– это шептали его губы.
Затем он тряхнул головой, крякнул и, повернувшись к Виктору, сказал:
– Слышь, зря я это затеял. Назад надо идти. Молод ты ещё. Молод и глуп. А я старый дурак.
Виктор оторопело смотрел на Гаврилыча и ничего не понимал: «Ну, ладно, я глуп. Но ты объясни. Спокойно расскажи. Можно утром. Сам ведь, сам говорил – утро вечера…».
Он говорил эти фразы уже вдогонку. Гаврилыч уходил к лагерю. Виктор закурил («Черт подери, ведь унюхает!») и присел на камень. Алые потоки света засыпали. Как будто подслушав их разговор, Гора неслышно уходила в матовую синеву подкрадывающейся ночи, унося с собою нечаянную радость пурпура. Ещё раз взглянув на тускнеющую окрась вершины, он пошёл в лагерь. К его удивлению, Гаврилыч уже лежал под тентом, закутавшись в брезентовый плащ.
– Что шляешься? Отдыхай. Завтра рано выходим.
Помолчал и добавил тише:
–Дальше пойдём.
Долина
Собираться в дорогу они начали ещё по темноте. Быстро, но без суеты переупаковали вещи, сделав вьючные табора (мешки, по-якутски) более компактными. Вьюки были распределены таким образом, чтобы не мешали всаднику мгновенно спрыгнуть или вскочить на лошадь. Тщательно перемотали портянки, сняли длинные плащи, оставшись в лёгких безрукавках. Гаврилыч заставил Виктора снять шляпу, а голову обвязать обычным платком, который он достал из вьюка. Цвет платка был черный. Сам он проделал то же самое и стал похож на какого-то пирата с картинок. И чем дальше Виктор выполняя эти непонятные для него манипуляции, тем тревожнее становилось на сердце.