В а р в а р а (вскакивает). Это мы-то свою землю не любим? Что же это такое деется, люди добрые? Выходит на середку какая-то цаца, приехала откуда невесть, и теперь нам, вишь ты, приговор свой определяет. (Фаине.) Ты кого судишь? Какое право имеешь? Ты где опосля войны прохлаждалась, когда наши со всех сторон в Сухой Лог съезжались? Верно, тебя в Германию девчонкой угнали, так зачем же ты в Америке оказалась? Мужа себе нашла заграничного? А мы тут без мужей не капитал наживали, мы пепел просеивали, который нам фрицы оставили, да в первую весну лепешки из него пекли, если хочешь ты знать… Пусть мне мужа вернут…
Вскрикнула женщина — заплакала.
Пусть его воскресят… Нам много не надо, нам бы детей растить да, глядя на них, радоваться.
Ф а и н а. Варя… Варюша, прости… Не хотела я никого обидеть…
Т е н ь г а е в. Смешно, Кузьма Илларионович, начали, а людей, видишь, до слез довели.
В а р в а р а. Феня, Феня, не надо… Я зла на тебя не имею, не таю. Мне и тебя и детишек твоих жалко.
Ф а и н а. Ох, плохо мне, Варенька, на чужбине, так плохо!..
В а р в а р а. Приезжай к нам, а такие урожаи, как в той Америке, и мы скоро снимать будем, правильно Кузьма Илларионович нам об этом говорит. Все к тому идет.
М и х а и л. С кем это ты, Варвара Пантелеевна, собираешься большие урожаи снимать? Уж не с патриотами ли?
В а р в а р а. А хоть бы и с ними.
М и х а и л. А вот этому мы именно сейчас протест и дадим. Товарищ Мефодьев, дозвольте?
М е ф о д ь е в. Давай.
М и х а и л. Только честно предупреждаю — несладкое для вас будет мое слово.
М е ф о д ь е в. Давай!
М и х а и л. Хорошие куплеты тут патриоты про меня и про моих братьев пели. (Хлопает в ладоши.) Браво! Бис! Теперь дозвольте и мне мое соло исполнить. Письмо нашего многоуважаемого Бориса Евсеевича Слинкова своей подруге Жанне Дорошенко. Товарищ Слинков, куда вы? Погодите! Самый интересный номер начинается. Гвоздь нашей программы.
Слинков поспешно уходит.
(Читает вслух.) «Здравствуй, Жанка! Бросил к чертям собачьим все дела и спешу сообщить последнюю сенсацию из нашей берлоги… Я возглавил здесь новое «движение» — агитирую всех своих ребят вступить в колхоз. Мефодьев, этот простачок, кажется, клюнул на мою удочку, даже обрадовался, теперь верит мне во всем. Ребята тоже будто склоняются на мое предложение, но за меня не волнуйся, я-то в этой паршивой дыре не засижусь — меня уже зовут на руководящую работу в обком комсомола. Целую твои ножки от кончиков пальцев… Твой Борис Слинков».
Пауза.
М а т р е н а. Вот тебе и Борис Евсеич!
К о л х о з н и к. Поздравили нас патриоты с праздничком!
К о л х о з н и ц а. Поди, не скажешь: «Христос воскрес», тут скорее завопишь: «Спасайся, кто может!»
В т о р о й к о л х о з н и к. Ну и ну…
В т о р а я к о л х о з н и ц а. Дела…
А л е к с е й. Ну что, Кузьма Илларионович? Да они небось все так затаились. А вот насчет работенки… (Виктору.) Сколько ты нынче до обеда засеял?
В и к т о р. Десять га.
А л е к с е й. Десять га! Это ж четвертинка с того, что мы с братаном до обеда когда-сь высевали. За что же им честь такая? За цирк, за куплеты? За что ты им новые дома с высоким коньком да с жалюзями строишь?
М и х а и л. Так нельзя ж, Лешка, без жалюзёв. Захоти́т он со своей молодой женой от деревенской работы отдых исделать, жалюзями окошечки в коттедже прикроет, чтоб ничьему глазу недоступно.
Г л а ш а. Замолчи! Замолчи! Ты… Ты!.. (Заплакала, убежала.)
А н д р е й (неожиданно властно). Глафира! Глафира!! (Всем.) Нет уж, извините, молчать нельзя. Вопрос слишком принципиальный. Не подумайте, что я обиделся на частушки, которыми эти молодые люди хотели оскорбить и унизить меня. Может быть, это не мое дело, товарищ Мефодьев, но и я считаю, что колхоз — не проходной двор. Так, что ли, отец?
Егор молча уходит. Колхозники начинают расходиться.
Ф и л и п п. Товарищи колхозники! Это же… Это, это… Это ж неправда!
М и х а и л. Прошу убедиться в подлинности документа…
Мефодьев молча берет конверт, не спуская с Михаила взгляда.
В а р в а р а (сквозь слезы). Живодер ты, Мишка, как есть живодер!..
Все, кроме Мефодьева и Теньгаева, уходят.