И еще… Я никому в этом не признавалась, даже себе. Это далеко и неясно во мне. Кажется… я умею видеть слово. Будто беру и прикасаюсь к его новизне, его непонятной зрелищной сути. Вот оно, легкое, обыденное такое, вдруг набухает содержанием, как ветка в мороси, и, влажное, ложится на бумагу и приобретает вяжущий вкус. Я сама не знаю, отчего радуюсь этому.
Может быть, к ним, к этим словам, я и приехала в эту глухую даль, где замело все снегом, и я нахожу следы зайцев за стеной на огородах.
21 ноября.
Юрка сел на стул и начал стягивать сапоги. По всему полу рассыпалась пшеница.
— Холодная, как свинец. Ноги замерзли. Семена сейчас подрабатываем. Залез на ворох — начерпал. Разуваться на морозе боялся.
Юрка ходит босиком по полу. И там, где ступает, пшеница исчезает, как смакивается.
— Ты гусь. И у тебя не лапы, а губка.
Юрка не отвечает, надевает вязаную шапку и толстый шерстяной свитер. Садится, примеряет ботинки с коньками. На меня ни разу даже не глянет. Спина у него прямая и широкая, а из-под свитера выступают лопатки.
Я подхожу к нему сзади и устраиваюсь локтями между лопатками, давлю изо всей силы. Юрка железобетон. Не оставляет своих привычек нигде, никакой поблажки себе. Характер. Хвалю. И я поглаживаю ладошкой его волосы на лбу.
— Гончаренко и Гришин для тебя скоро будут только подметать дорожки.
— Ты бы одевалась быстрей. Озеро посмотришь. Я больше тебе не буду напоминать.
Юрка говорит, а под локтями у меня спина его гудит. День сегодня потеплел. Воздух мягкий, притих неподвижно у мокрых березок.
Мы с Юркой идем за деревню к озеру.
— Я никогда себя так не чувствовал, как сейчас, как здесь. Понимаешь… В городе придешь после занятий на стадион — то дорожку уже избили, то залита она с наплывами. К вечеру сгустится над катком дым с сажей какой-то. Побегаешь два часа, а потом сплевываешь на снег углем. Тренер еще пытался из меня что-то выжать… А у меня легких хватало только на полкруга. А здесь… ноги устают, а легкие не знают предела. Даже самому становится жутко. Такой идеальной дорожки не знает ни один город. Если мне ничто не помешает…
Юрка ловит мой взгляд и возбужденно прыгает боком чуть впереди.
— Чувствуешь, какой воздух? Жить здесь и потерять форму, потерять, что с таким трудом набирал, — это… Мне бы только укрепить ноги, а потом… Я уеду на соревнования, а ты будешь здесь жить, ловить по радио спортивные вести и ждать «Комсомолку». И… Я не хвастаюсь. Мне еще никогда так легко не дышалось. Да, да! — отвечает Юрка на мою улыбку.
Дорога в снегу стала узкой и ребристой. Идем, как по шпалам.
— Кто это накопал так?
— Коров поить водят. Пробили.
Мы останавливаемся у обрыва. Глубоко под нами в тени за нетронутым снегом грифельная гладь льда, а за ним темные сплошные кусты. Кусты уходят к далеким горам.
Согра. Лохматая и низкорослая.
Мы спустились по тропинке. Юрка сел на снег, надел ботинки с коньками. Неуклюже переступая, подошел ко льду, чуть качнулся, и на черном нетронутом стекле пробежали белые штришки следов.
Озеро узкое, длинное. Я выбежала на лед, и оказалось, что стою под ветками дерева. Скользя валенками, я подбежала к нему, покачала ветки, и от руки вязко запахло черемухой. Я пошла по льду вдоль серой стены ветвей. Озеро в тени крутого косогора, только на повороте резкой чертой упало солнце на снег и раскололось на льду. Я забиралась в островки камыша и слушала его сухой ломкий звон. А за перепутанными метлами ракитника в снегу красными бусами горел шиповник. Он мягок и чуть-чуть студит зубы.
Юрка убежал далеко, широко раскачивая рукой, а за ним бойко скоблили коньками мальчишки. Это надо видеть! Мальчишки наклонялись вперед, подражая Юрке, складывали руки на спине, и подпоясанные их телогрейки топорщились над штанами, как хвосты глухарей. Пробегал Юрка. За ним сухую пыльцу со льда сдувал ветерок. В лучах косого солнца Юрка казался дельфином с черными извивающимися щупальцами. Мальчишки смотрели ему вслед, долго не решаясь трогаться с места.
Не космонавты в круглых глазастых скафандрах, а длинный и красивый Юрка, улыбающийся и недосягаемый, на отшлифованном ветрами льду, навсегда останется их кумиром.
Так вот почему они делают на тропинках улицы крюк, чтобы встретить меня и поздороваться!
Юрка об этом и не знает. Но я понимала, что где бы он ни появлялся, он не растворяется, а приносит себя. Своим он никогда не поступится.
24 ноября.
Я не вижу в деревне людей. Днем пройдут с фермы свинарки, долго маячат в морозной седине улицы. А вечером…