— Ты так считаешь?
— Да, я так считаю! Мне муж нормальный нужен, а не держи-морда!
— Что в твоем понимании означает «нормальный муж»?
— Да иди ты!
— Нет, серьезно. Давай детально разберемся в этом вопросе. Раз уж у нас сегодня ночь откровений. Скажи мне, любимая, разве я тебя в чем-то урезаю? Разве я так уж ограничиваю твою свободу? Ты делаешь абсолютно все, что тебе хочется. Я даже работать тебе не запрещал, а теперь еще и эту твою идею стать дизайнером всячески поддерживаю, хотя, на мой взгляд, она яйца выеденного не стоит… Кто тебе только ее внушил, в глаза бы ему посмотреть…
— Так. Все. Стоп. Дальше можешь не продолжать. Сказано достаточно.
Она решительно вышла из его машины и стала голосовать, чтобы поймать такси. Морозов, совершенно обескураженный поведением Анны, высунулся из своего «лендровера» и окликнул ее:
— Ань! Ты чего?!
— Иди к черту, Морозов! Я тебя больше знать не хочу! Ты такой же урод, как и все мужики! Самовлюбленный, деспотичный собственник! Можешь катиться к этой своей крашеной… как там ее…
Она села в какую-то сомнительную «девятку», и автомобиль помчал ее в сторону моста. Виктор понял, что Анна решила вернуться в свою квартиру на Горском, где уже подходил к концу ремонт. Он развернул «лендровер» и помчался следом за ней.
Ночевать в подъезде у дверей ее квартиры было как-то унизительно и пошло. К тому же холодно. А к себе домой он поехать не захотел, потому что не мог войти в пустую квартиру и остаться там без нее. Там действительно было пусто и неуютно, несмотря на присутствие кота и роскошную обстановку. Анна привнесла какой-то иной смысл, вдохнула жизнь в его пространство, расположенное между четырьмя стенами на ста квадратных метрах. Виктор остановил машину у подъезда, в котором на девятом этаже находилась квартира Анны, пересел на заднее сиденье и свернулся там калачиком.
Господи, какой же он придурок! Зачем он так с ней? Она не заслужила. Нет, не заслужила. Неужели не понятно, что такая женщина, как Анна, не станет лгать и изворачиваться, унижая себя и мужа банальным адюльтером. Мало того, он еще сказал ей… Да он сегодня много чего ей наговорил. Остапа понесло, называется… Его теперь ужасала сама мысль о том, что Анна, возможно, никогда ему этого не простит.
Что на него нашло? Это оттого, что она вдруг разоткровенничалась, забыв об элементарной женской интуиции. Эти ее откровения больно ранили его, к тому же он сегодня так перенервничал из-за дурацкого недоразумения с запиской. Виктор вспомнил, как мчался в своем джипе на улицу Полководца Фрунзе, вперив яростный взгляд на дорогу. Как потом врезал ни в чем не повинному Волгину, возникшему перед ним в трусах. Кто бы что ни говорил, а современный человек не так уж далеко ушел от своих первобытных предков. Стоило только возле его самки замаячить какому-то гипотетическому самцу, как весь налет цивилизованности мигом испарился, и уже одни только голые инстинкты двигают им, и он готов разорвать, растерзать, загрызть соперника, дерзнувшего… Теперь она его точно не простит. Зачем он ей такой нужен? Придурок.
Виктор еще никогда так не влюблялся. Безоглядно, неистово, как подросток. Впрочем даже в подростковом возрасте с ним такого не случалось. Когда-то он любил Ирину. Очень любил. И думал, что больше, чем он сейчас любит, уже нельзя любить. Они учились в одном классе, но в то время Виктор совершенно игнорировал ее. Она была серой мышкой, такой тихой и скромной, что ее не замечали даже учителя. Потом, когда школа и институт уже были позади, они снова встретились, и вот тогда он заметил… Виктор даже сначала не узнал ее, а когда узнал, был потрясен. Ирина стала совершенно другим человеком. Она выглядела как богиня, была просто безупречна во всех отношениях. Эдакая крутая подружка Джеймса Бонда. Тогда он увлекся ею. Так увлекся, что ему казалось, будто без нее невозможно жить. Ирина стала его наркотиком.
Затем, когда страсть уже дошла до наивысшей точки, наступило пресыщение. Как если бы он объелся шоколадных конфет, или варенья, или еще чего-нибудь очень сладкого. Он уже даже не мог ее видеть, и потому ужасно мучился, казнил себя за то, что не может найти в себе мужества порвать с надоевшей любовницей. Поэтому, когда разразился скандал с двойными продажами, он даже обрадовался, ибо ему было в сто раз легче откупиться от обманутых дольщиков, чем дальше сносить присутствие нелюбимой женщины в своей жизни.