Матиас вышел из машины. Высокий — почти как Харри. Приехав, он всегда улыбался ей, подняв к кухонному окну свое по-мальчишески открытое лицо. Даже если был смертельно уставшим после бесчеловечно долгого дежурства. Да, она была готова. Потому что этот мужчина подходил ей, он любил ее и ставил их маленький тройственный союз превыше всего остального. Ракель услышала, как в замке поворачивается ключ. Ключ, который она сама вручила ему на прошлой неделе. Как он тогда удивился! Как ребенок, получивший входной билет на шоколадную фабрику.
Дверь открылась, Матиас стоял на пороге, и она уже была в его объятиях. Ей нравился даже запах его пальто. Щекой она прижалась к вкусно пахнущей, холодной ткани, а по телу побежало привычное тепло.
— Что такое? — улыбнулся он ей в волосы.
— Я так тебя ждала! — прошептала Ракель.
Он закрыл глаза, и так они постояли еще мгновение.
Она выпустила его из объятий и взглянула в улыбающееся лицо. Красавец. Красивее Харри.
Освободившись, Матиас расстегнул пальто, повесил его и пошел мыть руки. Он всегда первым делом мыл руки, когда возвращался из анатомического театра, где во время лекции проводил манипуляции с трупами. Харри тоже всегда мыл руки, если возвращался с расследования убийства.
Матиас открыл нижний шкафчик, высыпал в раковину картошку из ведерка и включил воду.
— Как прошел день у тебя, любовь моя?
Ракель подумала, что многие мужчины не захотели бы знать, как прошел вчерашний вечер, потому что она встречалась с Харри, и Матиасу об этом было известно. И это ей тоже в нем нравилось. Она принялась рассказывать, глядя в окно. Ее взгляд скользнул по елям и устремился туда, где только-только начали загораться огни города. Харри сейчас где-то там. В безнадежной погоне за тем, кого так и не удавалось — и никогда не удастся — схватить. Ей стало его жалко. Осталось только сочувствие. Хотя вчера вечером мелькнуло что-то между ними: тогда они сцепились взглядами и никак не могли отпустить друг друга. Это было как удар тока, но так же быстро и закончилось. Совсем. Волшебство исчезло. И это произошло по ее воле.
Она встала позади Матиаса, обняла, прижалась к его широкой спине.
Она чувствовала, как под рубашкой ходят его мускулы — он чистил картошку и бросал ее в кастрюлю.
— Пожалуй, сюда влезет еще парочка, — предположил он.
Ракель заметила какое-то движение возле кухонной двери и оглянулась. Там стоял Олег и смотрел на них.
— Принеси, пожалуйста, из подвала еще картошки, — попросила она.
Темные глаза Олега потемнели еще больше. Он стоял не шевелясь.
Матиас повернулся к нему:
— Я сам могу сходить. — Он взял опустевшее ведерко для картошки.
— Нет, — произнес Олег и сделал шажок вперед. — Я схожу.
Взял у Матиаса ведерко и вышел за дверь.
— Что с ним? — спросил Матиас.
— Он просто немного боится темноты, — вздохнула Ракель.
— Это я понял, но почему он все-таки пошел туда?
— Потому что Харри говорил, что нужно суметь победить страх. — Она покачала головой. — Когда Харри жил здесь, он всякий раз посылал в подвал Олега.
Матиас наморщил лоб.
— Харри вовсе не детский психолог, — грустно улыбнулась Ракель. — А Олег слушался только Харри, не меня. С другой стороны, в подвале же нет никаких чудовищ.
Матиас повернул рукоятку под конфоркой и тихо сказал:
— А вот в этом мы не можем быть уверены.
— Ты? — улыбнулась Ракель. — Ты тоже боялся темноты?
— Прошедшее время здесь не вполне уместно, — криво усмехнулся Матиас.
Да, он ей нравится. Он лучше Харри. И жить с ним лучше. Он ей нравится, нравится.
Харри остановил автомобиль возле дома Беккеров. Посидел немного в машине, глядя на желтый свет, льющийся из окон во двор. Снеговик уменьшился до размеров карлика. Но его тень все еще лежала меж деревьев, дотягиваясь до самого забора.
Харри вышел из машины. Дверца скрипнула, и от этого лицо его скривилось. Он понимал, что поздно, что надо было бы позвонить, что двор — такая же частная собственность, как и сам дом… Однако твердое желание побеседовать с профессором Беккером, а также необходимые для такой беседы запасы терпения созрели у него именно сейчас.