— Положительно, этот Вальдо — воплощение дьявола, — сказала Маргарита, — если он умеет по желанию прикинуться то красавцем, то привидением. А вам, барышни, не хочется поглядеть на него?
— А вам самой, Маргарита?
— Честно говоря, все мы горим этим желанием, и все-таки нам очень страшно.
— Говорят, что он приедет сюда? — спросила одна из девиц.
— Говорят даже, что он уже здесь, — ответил майор.
— Как, неужели? — вскричала Маргарита. — Он приехал? Мы его увидим? Он, может быть, здесь, на бале?
— Ну, сюда ему было бы трудно попасть, — проговорил Кристиано.
— Почему трудно?
— Потому что фигляр не посмеет появиться в хорошем обществе в качестве приглашенного.
— Ба! Похоже, что этот шутник отважится на все, — сказал майор. — Маска и лицедейство неразлучны с его именем; но утверждают, и это весьма возможно, что под другим именем и без всякой маски он расхаживает по улицам Стокгольма, проникает в дома и что на гуляньях и в самых людных тавернах, заводя разговор о нем, никогда не знаешь, нет ли его где-то рядом и не он ли сам говорит с вами в эту минуту.
— Ну, раз так, — заметил Кристиано, — то можно ли вообще что-нибудь толком о нем узнать? Чего доброго, он сейчас тут, среди нас, в этой комнате!
— Ну уж нет! — возразила Маргарита, обведя глазами стены. — Тут все друг другу знакомы.
— Но меня-то никто не знает? Может быть, я и есть Христиан Вальдо!
— Тогда где же ваш череп? — смеясь, сказала одна из девушек. — Без маски и без черепа вы только мнимый Вальдо! Кстати, господа, кто-нибудь скажет нам, откуда известно, что он приехал?
— Могу вам сказать, — предложил майор, — как я узнал об этом. Какой-то неизвестный попросил здесь пристанища, ему сказали, чтобы он шел на хутор, потому что в доме полно народу. Он назвал себя, показал письмо мажордома Юхана, пригласившего его от имени своего господина, барона, развлечь собравшееся общество. Не знаю, нашелся ли для него уголок в замке или в другом месте. Но что он приехал — это верно.
— Кто вам это рассказал?
— Сам мажордом.
— И он был в маске?
— Да, в маске.
— Как же он выглядит: высокого роста, толстый, статный, кривоногий?
— Об этом мне было незачем расспрашивать, я его своими глазами видел в Стокгольме, хотя и в маске. И знаю, что он высок, строен и легок, как олень.
— Может быть, в прошлом он канатный плясун? — заметил Кристиано. Казалось, что разговор уже перестал его занимать и поддерживал он его только из вежливости.
— Нет, что вы, — возразила Маргарита, — это человек, получивший отличное образование. Все в восторге от его пьес — они написаны прекрасным стилем и остроумны.
— А кто докажет, что писал их он сам?
— Люди, сведущие в старой и новой словесности, утверждают, что там ничего не заимствовано, эти балаганные пустячки, иногда, как говорят, сентиментальные, явились литературным событием в Стокгольме.
— Как вы думаете, мы услышим его завтра? — посыпались вопросы со всех сторон.
— Весьма возможно, — ответил майор, — но если барышням не терпится это узнать, я берусь сам отыскать его и спросить у него об этом.
— Сейчас, в полночь? — спросил Кристиано, поглядев на стенные часы. — Бедный малый, должно быть, давно уже спит. А я-то думал, что графиня Маргарита собиралась представить на обсуждение общества более важное предложение.
— Да, действительно, — воскликнула Маргарита, — мне хотелось предложить вам устроить маленький бал в своей компании. Признаюсь, я здесь новенькая, настоящая дикарка; всего два-три дня, как мы с вами знакомы, но все, кто здесь присутствует, оказали мне прекрасный прием и были со мной так предупредительны, что я беру на себя смелость сказать… Пусть уж господин Гёфле будет так любезен и все вам расскажет сам.
— Дело вот в чем, — начал Кристиано, — графиня Маргарита, как она только что вам сказала, сущая дикарка. Она ничего не умеет, даже танцевать; она неприглядна сверх всякой меры и хромает не меньше, чем наш знаменитый ученый муж Стангстадиус. Помимо того, она неуклюжа, рассеянна, близорука… В общем, чтобы согласиться с ней танцевать, нужна немалая толика истинно христианского милосердия, ибо…
— Довольно, довольно, — вскричала, смеясь, Маргарита, — вы описали мою особу в самых уничижительных тонах, но я все же вам благодарна. Теперь все ждут таких ужасов, что если я хоть кое-как выйду из положения, все будут в восторге! Я хочу дебютировать в небольшом кругу, и если все хотят того же, то мы немножко потанцуем в галерее. Оркестр в большой зале так грохочет, что нам иной музыки не потребуется.