— Мари-ина? — тянет старушка в сомнениях, а я, позабыв, про макияж на лице, вовсю вытираю слёзы от смеха, нещадно размазывая боевой раскрас. Вернее, просто тру глаза, а на кого становлюсь похожа, это я узнаю потом.
— Лучше иди, умойся, — отмирает Айс, — валерьянки мы сейчас вместе примем, да, Анна Степановна? Где её искать?
— В шкафчике со специями есть розовая коробочка, там все лекарства, — отвечаю и иду в ванную.
Боже мой! В зеркале панда! Так это ещё тени фирменные! Надо привыкать к новой жизни, бросать привычку, кулаком по глазам возить со всей дури при любом удобном случае, хорошо хоть линзы на месте остались! Смываю всю шедевральную красоту, что, впрочем, меня нисколько не портит, ресницы наклеены надолго, брови покрашены тоже на месяц, по крайней мере, так Артур пообещал, а остальное — ерунда. Ну, пудра с тональником смылись, проявляя веснушки, да помада сошла. Но в целом, я по-прежнему красотка, а для бабы Нюры более узнаваема.
А старушенция-то боевая оказалась, да ещё и заступилась за меня, жизнью, можно сказать, рисковала! Значит, это я — поганка, плохо о ней думала!
Возвращаюсь: на кухне милая компания наслаждается чаепитием и душевной беседой. Остаётся присоединиться. По небольшому помещению разливается запах сдобы и ванили, а ещё в этот божественный букет, перебивая всю божественность, вплетается термоядерный шлейф аромата кошачьей страсти — то бишь, валерианы лекарственной,
— Вы, что? Валерьянкой полы мыли?
— Умывались, — это Айс, конечно же, в голосе сарказм.
— Зачем?
— Раны обрабатывали, — потупившись, отвечает моя заступница.
— Креативно, однако. А, что больше нечем?
— Анна Степановна предлагала зелёнкой, — возмущается раненый герой, — так я ж сто лет не отмоюсь. А больше в твоей розовой сокровищнице ничего не нашлось.
— А, настойка, всё же, на спирту, как-никак, — вставляет свой аргумент баба Нюра.
— Не поспоришь… Жаль кота в доме нет, он бы оценил…
Глава 12
— А ты, Марина, изменилась, — соседке явно не хочется продолжать тему её подвига, — похорошела, — оглядывает меня с ног до головы.
— Я уж, поняла по Вашей реакции, что изменения пошли на пользу. Вот фитнес-тренер так на меня влияет.
— Ай, молодец, Айсушка, — одобрительно похлопывает его своей сухонькой ладошкой по руке.
— Айсушка? — поражаюсь невиданной бабы Нюриной щедрости на чувства.
— Почему бы и нет? — хмыкает, до сих пор молчавший, Айс, — это ты всё топорщишься, а Анна Степановна сразу меня оценила.
— Ага, и кинулась душить в объятиях! — тут же поворачиваюсь к соседке, готовой распахнуть рот в ответной реплике, — спасибо Вам дорогая, Анна Степановна, что в обиду не дали! Я Вас недооценивала, извините! — старушка удовлетворённо кивает, потеряв мысль, и добавляет,
— Я всегда, Маринка, за тебя готова, порвать кого угодно! — во, как прониклась!
На этот раз Баба Нюра загостилась, мы уже зевали с Айсом наперебой, а соседка никуда не спешила, мой квартирант внимательно и с интересом выслушал все дворовые сплетни, пока Анна Степановна не иссякла сама. И уже тогда, с чувством исполненного долга удалилась восвояси…
Отправив соседку на Haus, возвращаюсь,
— Мне не нравится твоё лицо, — рассматриваю покрасневшие царапины.
— Ну, извини, — обижается, — почувствовала себя королевишной, и сразу предъявы?
— Балда! — насмешил, так насмешил, — бабка покруче дикой кошки постаралась, так тебя расписала! Боюсь, от валерьянки мало толку.
— Ну, не зелёнкой же, в самом деле? — дошёл до зеркала в комнате, рассматривает, — как я на людях покажусь?
— Без штанов всё равно, не покажешься, — успокаиваю, — давай-ка антибиотиком, что ли присыплем, а то краснота вокруг царапин, не к добру.
— Спасай, Марин, мою репутацию, — вижу в отражении жалобный взгляд. И мне действительно становится его жалко, хочется утешить и по голове ещё погладить, как маленького.
— Пошли, — говорю. И веду на кухню, — сейчас поможем твоему многострадальному фэйсу.
Стою меж его широко расставленных колен, и отмачиваю перекисью слипшиеся от настойки царапки,
— Давай сначала всё откроем, иначе, толку мало.
— Ммм, — стонет тихонько, и в какой-то момент обхватывает меня обеими руками. Глаза закрыты.
— Ну, потерпи, ты же мужик, в конце концов, или совсем снеговик? — стыжу и уговариваю. И не хочу выбираться из его ловушки.