Глава 10. Сладкий бред
Бывают моменты, когда действуешь без малейших раздумий на чистом импульсе, отложив рефлексию на «когда-нибудь попозже».
Прям как я сейчас.
Пока ткань медленно расползается на мускулистом прессе Морозова, я хватаю с вешалки большой махровый халат и, подлетев к удивленному боссу, накидываю ему на плечи. Только не со спины, а спереди — задом наперед, прикрывая стратегически важную часть мужского тела.
— Там у тебя… полотенце падает, — шепчу ему в лицо, чувствуя себя ужасно глупо. Поведение-то, если подумать, дурацкое для нашего раскрепощенного времени.
Он смотрит мне в глаза целое мгновение, потом его взгляд сползает вниз. На мои смущенно подрагивающие губы…
И внезапно я ощущаю напротив живота давление чего-то плотного. Стремительно твердеющего и растущего.
Потрясенная догадка выбивает из моей груди тихий вздох.
— И-извини… я не… — быстро отступаю на шаг назад, но Морозов тянется за мной, как привязанный к веревке бычок, неотрывно глядя на мой рот.
Отступление заканчивается стеной. Я врезаюсь в неё с такой силой, что дыхание перехватывает. А Морозов мгновенно оказывается рядом, уперевшись обеими руками в кафельную плитку. Халат вместе с полотенцем он затоптал по дороге, но похоже, что на собственную наготу ему наплевать. Какой кошмар.
Я взволнованно и беспомощно взираю на него снизу вверх расширенными глазами.
Что это на него нашло? Ведь совсем недавно он совершенно не казался таким озабоченным типом, чтобы так возбудиться от одного-единственного невинного прикосновения! Это какой-то бред! Или…
… ему всë-таки что-то подсыпали в сок.
— Ты такая милая, когда так смущаешься… — тягуче медленно произносит Морозов, почти касаясь носом моего носа. — Знаешь об этом?
— Н-нет, — я нервно облизываю губы.
Они так горят от его пристального внимания, как будто их уже физически зацеловали. Чудеса психосоматики, не иначе!
— Очень милая… и очень, очень соблазнительная…
Четкие очертания его красивых губ расползаются в ленивой улыбке, а синие глаза так и притягивают к себе гипнотической поволокой откровенного мужского интереса. Она придает Морозову обаятельно-шальной вид человека под градусом или скорее даже под кайфом.
— Матвей! — мужественно начинаю я, но он перебивает:
— Хочу тебя поцеловать. Прямо сейчас… — и, к моему сладкому ужасу, начинает увлечённо водить своими губами по чувствительной коже моей щеки.
— Не надо, — возражаю я слабым голосом и упираюсь обеими руками в его грудную клетку, но с таким же успехом можно пытаться остановить наступление какого-нибудь танка. — Перестань…
— Не могу, — шепчет Морозов, жарко дыша в мое вспыхнувшее ухо. — Не могу думать ни о ком и ни о чем, кроме тебя, моя прелесть… с того момента, как услышал твой хрустальный голосок… он такой чистый… как ручеек в плену льда…
Колени слабеют до состояния дрожащего желе от невообразимой смеси паники и взволнованной слабости. И вообще я нахожусь в таком смятении, что еле-еле получается связно думать. Все ощущения сконцентрировались на горячем шепоте босса, который нацеловывает и нацеловывает мне то шею… то щеку… настойчиво подбираясь к губам.
— Люто тебя хочу. Люто…
— Нет, Матвей, ты не хочешь меня! — делаю новую попытку воззвать к его разуму. — Это всë не по-настоящему!
— Упрямая девочка, — шепчет он, тяжело дыша и блуждая тяжелым мутным взглядом по моему лицу. — Только не бойся меня. Не бойся, я… не обижу… веришь?..
— Верю, — лепечу в ответ тонким голосом, хотя сомнения из-за его угрожающе агрессивного напора активно сигналят об обратном.
— Поцелуй меня сама… и я тебя отпущу! — вдруг выдвигает Морозов очередное неадекватное заявление.
— Это лишнее, — протестую я, стараясь увернуться от его ищущих губ. — Ты не в себе!
— Точно, — хрипло соглашается он. — Ты меня сводишь с ума, Ника… поцелуй меня сама, ну же…
— Это всë сок! Там что-то было!
— Плевать…
— Как это плевать? Ты ненормальный!
— А ты — моя муза, — проникновенно отвечает Морозов и обхватывает мое лицо своими большими ладонями, фиксируя на месте. — Всего один поцелуй. Добровольный. Прошу тебя.
Несмотря на его сомнительное состояние, его слова удивительным образом внушают мне доверие. Наверное, по той простой причине, что как раз в таких случаях, когда самоконтроль разлетается в клочья, внутренняя суть всегда вылезает наружу. Вся мерзкая грязь или красота сильной, но доброй личности. Человек вдруг может стать чудовищем… или остаться Человеком.