Заботливо накинув на него покрывало, я случайно коснулась его плеча… и сразу ощутила, какое оно влажное и холодное. Видимо, пока я консультировалась с врачом, Морозов принял снотворное и решил постоять под ледяным душем, чтобы ослабить возбуждение. А потом рухнул на кровать и вырубился.
Сама не знаю, зачем я только поддалась искушению сесть рядом и провести ладонью по его густым мокрым волосам.
Морозов среагировал на это действие с неожиданной быстротой. Но при этом как-то… на автомате, что ли… словно во сне, так и не открыв глаз.
Перехватил мое запястье и прижал его к своей щеке.
— Снегурочка… какая же ты… строгая… — прошептал невнятно, потерся носом о мои пальцы, как большой ласковый зверь, потом выдохнул: — Хочу… — и с сонной самоуверенностью пробормотал: — Моей будешь.
Я отшатнулась от него и выдернула руку в тот же самый миг…
Но почему-то именно эти его неосознанные слова взволновали меня и лишили сегодня ночью нормального сна и покоя. Настолько, что я и утром в сотый раз прокручиваю их в голове.
В конце концов не выдерживаю. Встаю и, наскоро умывшись, настороженно иду проверять, как провел ночь мой босс и вернулась ли к нему адекватность. Может, ему вообще стало хуже и надо срочно помощь вызывать? Блин, как бы не сглазить…
За дверью его спальни тихо.
Я в сомнениях переминаюсь на месте, а потом слышу оттуда какой-то медленный скрип и шорохи.
— Матвей… — зову негромко и легонько стучу в дверь. — Извини, что тревожу… ты не спишь?
Вместо четкого ответа раздается недовольное мычание человека, которого насильно вырвали из недр сладкого утреннего сна:
— М-м… уже нет… Что ты там бормочешь? Плохо слышно.
Разговаривать через дверь действительно не слишком удобно, и я приоткрываю ее немного. Чисто заглянуть.
Морозов сидит на краю кровати с отрешенным лицом, уперевшись локтями в колени. Взирает на меня, хмуро щуря припухшие со сна веки.
— Я только узнать, как у тебя самочувствие? — говорю ему старательно нейтральным тоном.
— Да нормально вроде. Отлично даже, — он вздыхает и морщится. — И насчет вчерашнего. Ника, ты только не обижайся. Я был…
— Великолепен! — вдруг раздается томный голос из-за его спины.
Мы с Морозовым одинаково ошеломленно столбенеем. Толстое скомканное одеяло на кровати шевелится, и из-под откинутого края взлетают в воздух тонкие женские руки.
А следом появляется и взлохмаченная белокурая головка расслабленно потягивающейся Павлины.
Ангелоподобная красавица взирает на меня из-под красивых длинных ресниц без малейшего стеснения. И делает это так невинно и безмятежно, как будто находится не в постели голого мужчины, а на обычном светском фуршете.
— Пава, что ты здесь делаешь? — недовольно цедит Морозов. — Я думал, ты к себе поехала.
Она с обиженным удивлением надувает розовые губки.
— А ты не помнишь?
— Нет.
— Боже, это просто смешно! — жалуется она с натянутой улыбкой. — Я теперь еще и оправдываться должна, получается? Ну хорошо, напомню. Вчера я очень плохо себя чувствовала и захотела отдохнуть…
— И выбрала для этого мою спальню? — хмурится он, как-то странно поглядывая на меня. Не то выискивая какую-то определенную реакцию, не то опасаясь чего-то. Пока непонятно.
— А ведь когда-то ты сам предлагал мне чувствовать тут себя, как дома, Матвей, — вздыхает Павлина и грациозно садится в кровати. Одеяло при этом соскальзывает с ее тела еще ниже, обнажая нахально торчащие груди. — Более того, когда ночью ты пришел сюда… когда обнаружил меня в постели… то встретил очень, м-м… приветливо! Неужели мне надо рассказать все интимные подробности, чтобы ты вспомнил?
Вот почему когда некоторые люди ведут себя условно непристойно, стыдно за их поведение становится совсем не им? Разве это справедливо?
Я отворачиваюсь и напряженно говорю:
— Думаю, вам надо поговорить наедине. А я…
— Ника, подожди, — перебивает Морозов и подходит ко мне, натягивая на себе полотенце поплотнее. — У нас с ней ничего не было, милая. Честно. Я перед сном снотворное принял… да если бы даже что-то и было, то я не смог бы этого не заметить. Поверь мне!
Он обхватывает мое лицо обеими руками и заглядывает в глаза.
Кажется, что в нем так и бурлит безотчетный страх с острым беспокойством вперемешку… и разыгрывать эти чувства в присутствии бывшей получается у него настолько натурально, что в первое мгновение я даже и сама верю, что он всерьез распереживался насчет меня.
— Ты веришь? — настойчиво повторяет Морозов. — Пожалуйста, скажи, что веришь.