– А что, она ещё и светлой бывает?
– А как же! Берегини, домовые, водяные. Их тоже немало. Правда, не всегда они в хорошем настроении бывают. Могут и набедокурить, набедовать, ежели с человеком не поладят.
– Хм, – девочка насупила брови и пробормотала: – Злыдни, шиши… я о таких даже не слышала.
– И хорошо это, – рука Мороза ободряюще потрепала её по голове. – Они, правда, всё равно пробираются в явий мир, но нечасто. Оттого о них и знают мало. А вот чтобы вся эта тьма тьмущая валом в твой мир не повалила, надобно мне каждый год здесь, в земле, где солнце над горизонтом своё око не кажет, небесный край чинить, латать, подновлять и заново закрывать. Иначе прогрызёт моровая нечисть исхудалый барьер, как моль тулупчик, и хлынет черноводью в живой мир. Сначала сюда, в кармашек, а уж отсюда до мира людей – только тропы расплести, и тогда всего шаг сделать останется. – Сказочный воин вздохнул, расправил плечи и поднял глаза к небу: – Ну, что ж. Время – что вода, удержать сложно. Ты, Светлана, стой рядом и ничего не бойся. Чай, не впервой мне, – молвил старец и вдруг с улыбкой оглянулся на девочку: – И смотри не исчезай никуда в этот раз.
– Куда же я отсюда… – тихо откликнулась та, подозревая, что добрый дедушка над ней пошутить решил. Ибо с этой площадки дорога была только одна – вниз и минут через пять на изнанку мира, в новобранцы к тёмным духам. Так сказать, прибыл для прохождения бессрочной службы, ага.
Дед Мороз прищурился и внимательно вгляделся в побледневшее личико, на котором двумя круглыми озёрами синели испуганные глазёнки, высматривая по сторонам невесть каких чудищ. Чародей мысленно породнил себя со старыми лесными пнями, благо умом он, видать, от них недалеко ушёл, и присел на корточки перед девочкой.
– Да ты чего, пичужка моя синеокая, испугалась что ль? – русые косички, выглядывающие из-под шапочки, замотались из стороны в сторону, едва поспевая за качающей головой хозяйкой. Но старец и так всё видел. – Обманывать не хорошо. – Покрасневшее личико попыталось спрятаться в меховом воротнике тулупчика. Получилось, но не полностью. – Прости меня, старого, – вдруг произнёс дед таким голосом, что Светланка невольно вздрогнула и подняла на него глаза. Волшебник смотрел на неё и девочке вдруг почудилось, что на щеке его блеснула крошечная звёздочка. – Это для меня всё привычно и понятно, а тебе… Отвык я оттого, что рядом кто-то находится. Отвык, что защищать кого-то нужно. Что за спиной беззащитная душа скрывается. Только… – Он обхватил ладонями худенькие плечи. – Это всё не про тебя. Ты любая, но только не слабая. И бояться тебе здесь нечего, совсем. Это скорее уж мне дрожать надо при мысли одной, что не справлюсь. Я же ведь с ними на равных буду. Кто проворнее, тот и победит. А я стою, как истукан. Из года в год ведь одно и тоже дело делаю. По минутам ведь уже рассказать могу, что да как будет. Наверное, привык уже.
– Так ты что, с ними тоже драться будешь? – наконец подала голос девочка, и Мороз улыбнулся и поднялся:
– Сама всё увидишь. Но уж драться мне с ними точно не с руки будет.
– Дедушка, – робко позвала Светланка, не зная, как спросить о самом главном, – а они точно меня… ну, это… есть не станут? Я для них точно несъедобная?
Белобородый воин изумлённо опустил на неё взгляд, как будто спрашивая: «смеёшься?», а после залихватски подмигнул:
– Подавятся. Скорее уж, ты их. – Та даже икнула от такого предположения. А чародей пояснил, перехватывая поудобнее посох и начиная выписывать им в воздухе невидимые вензеля: – Ты о себе, я смотрю, ничегошеньки не ведаешь. Тьма – она солнечных лучей боится. А у тебя теперь при себе всегда солнышка кусочек имеется, да такой, что ежели какой злыдень заблудший вдруг где поблизости появится, к тебе он точно не сунется.
– Точно! – оживилась Светланка. – Я же теперь этот… фонарик на ножках! Даже нет – целый прожектор!
– Это ещё что! – подначил её дед. – Ты ещё многого не знаешь. – И тут он вдруг внезапно поднял свой посох и легко стукнул им об пол. Звонкий сухой звук птицей сорвался с поднебесной террасы и понёсся куда-то в ночную тьму. А прямо перед стоящими на вершине Ледяного замка старцем и девочкой в воздухе вспыхнула гигантская светящаяся чистым холодным светом восьмилучевая то ли звезда, то ли снежинка. Она плавно покачивалась, словно нанизанная на тоненькую спицу, и оттого казалась живым существом, неуверенно парящим на крыльях несуществующего ветра.
Светланка смотрела на знакомый ей узор, на то, как постепенно наливаются белым сиянием лучи звезды. Смотрела с удивлением, узнавая в волшебном рисунке простенький цветок о восьми лепестках, который изредка, задумавшись, вычерчивала её мама и который так нравился и ей самой. Нравился настолько, что девочка украшала им свои школьные тетради и выводила целые орнаменты, вплетая восьмилучевых красавиц в замысловатую вязь цветных линий. Почему-то ей становилось тепло и спокойно и исчезали страхи и волнения, когда очередной цветок расцветал в уголках расчерченных клеткой листов. Правда, с некоторых пор по просьбе учителя листы эти со сказочными садами, нарисованными детской рукой, теперь жили отдельно от тетрадок, боле не внося красочную легкомысленность в строгий порядок изучения школьных предметов.