— Ты что творишь? — взъярилась я, захлопнув дверь такси, тут же тронувшегося с места.
— Мы едем вместе.
— Нет!
— Не испытывай мое терпение, Олеся. — Мужчина шагнул ко мне, в темных глазах будто бездна разверзлась.
— Я не хочу никуда с тобой ехать. Ты этого не понял?
— А я не хотел, чтобы ты уходила. Ни три месяца назад, ни два дня назад! Ты этого не поняла?
Я умолкла. Кусая губы, кипя негодованием, смотрела на Воронова и понимала: мы оба на пределе, ведем себя глупо, а выхода-то нет, ведь роли Снегурочки и Деда Мороза связали нас надежнее брачных уз…
Мысль о супружестве вытянула на свет и воспоминание о намеках Алины. Я горько усмехнулась, выдохнула, овладела водоворотом своих эмоций, а после, резко повернувшись на каблуках, пошла к Mitsubishi Миши.
Воронов, похоже, тоже взял себя в руки. Во всяком случае, открывал для меня дверь и помогал усаживаться без порывистых движений, выдававших гнев, и с бесстрастным лицом.
— Прости за то, что вспылил, — произнес негромко, когда мы встали в пробке, всегда образовывавшейся на центральной улице города в это время. — И за то, что натворил. Я знал, что не нужно было торопиться с постелью, что еще больше все усложню, но… не удержался. В общем, дурак.
Поджала губы, не зная, что ответить. Исключительный случай: Миша сумел критически осмыслить свое поведение, извинился. А я… По-прежнему зла, растерянна. И вновь этот горький комок в горле, слезы в глазах.
— Я жутко разозлился, Лесь. Во-первых, ты ушла. Нет, сбежала тайком! Во-вторых, выключила телефон, игнорировала сообщения. Ты пряталась от меня! Не вышла на работу. Когда тем утром я проснулся, а тебя нет, я истерически смеялся… Даже к твоему дому приехал, но не решился подняться. Точнее, гордость не позволила. Ее остаток. И мысль: да, можно рвать на себе волосы и посыпать голову пеплом, но ты не желаешь меня видеть и знать. И надо выяснить причину. Подготовил почву, в общем. Это я о том, что завалил тебя цветами. Только они также остракизму подверглись, как и я!
В поначалу спокойном голосе мужчины вновь зазвенели металлические злые нотки. Я, настороженная и напряженная, посмотрела на его профиль, встретила пронзительный взгляд.
— Почему? — спросил Воронов. — Я просто хочу знать, почему.
Пожав плечами, сухо ответила:
— Не знаю. Почему небо голубое, а трава зеленая? Вопрос из того же разряда.
Миша издал едкий смешок.
— На эти два как раз можно ответить, вспомнив физику и биологию. Так почему, Леся?
Я кинула взгляд на часы и констатировала:
— Мы опаздываем. Может, есть другой путь? Надо объехать эту пробку.
— Объехать надо. И это вопрос психологии, — будто бы сам для себя вполголоса проговорил Миша.
Через пару минут стоявший впереди грузовичок, моргнув стоп-фарами, двинулся вперед. Тронулись и мы. Вскоре показался перекресток, Миша свернул направо, а после, попетляв, заехал во двор какого-то дома. Он остановился у одного из подъездов, уставился в лобовое стекло.
— Ты права. Всегда есть другой путь. — Воронов бросил на меня колючий взгляд. — Только спорим, он нас в ту же пробку приведет? Проведем эксперимент.
— Миша, какой эксперимент? — пошевелившись, спрятав глаза от пронизывающего взгляда мужчины, я сняла перчатки, расстегнула пальто. Становилось жарко. И неуютно, тревожно.
Он загнал меня в очередной угол. Вновь буду обороняться? Или, наконец, скажу ему правду и окончательно уже разорву эту связь?
— Мы опаздываем, — напомнила.
— Плевать, — махнул он рукой и предложил, выдохнув:
— Леся, давай начнем все сначала. Сходим на второе первое свидание. Вновь узнаем друг друга. Сделаем вид, что только встретились и ничего не было.
Покачала головой:
— Нет.
Воронов недобро улыбнулся одним уголком рта.
— Видишь, та же пробка. Почему нет?
— Потому что нет. Прими это! — огрызнулась, закипая.
Сдернула с головы снуд и подумала, что ненавижу этого человека. Он делает мне больно, не отпускает, не может ничего предложить. И я не понимаю: зачем поддалась? Зачем позволила себе эту чертову прощальную ночь? Зачем не предусмотрела, что он вновь разрушит все мои планы, не позволит сохранить тайну?
— Не приму! Потому что это не ответ, — Воронов тоже начал злиться.
— Поехали. Мы не имеем права опоздать, — сквозь зубы произнесла я. — У нас есть роль…
— О да! И ты из своей не выходишь. — Тоном Миши можно было атомы расщеплять. — У меня уже, кажется, обморожения.
— Хватит! — оборвала я, хлопнув ладонями по сумочке.
— Почему? Один ответ, и, клянусь, я отстану.
Он подался ко мне, сверля жестким пытливым взглядом.
И я, повернувшись к нему, взорвалась:
— Может, потому, что хочу быть счастливой?
— То есть я тебя счастливой не сделал бы?
— Нет! Ты не любишь меня, не желаешь ни семьи, ни детей!
Брови мужчины взметнулись, рот приоткрылся.
— Так все из-за этого?
Стиснув зубы, прокляв себя за несдержанность, я отвернулась. Миша же, глухо выругавшись, грубо обхватил мой подбородок и заставил посмотреть на него.
— Все только из-за этого? Ответь, — потребовал мрачный, пугающе серьезный.
— Да.
Отпустив меня, мужчина повернулся к рулю, замер, положив на него руки, уставившись в окно.
В полном молчании, глухом, давящем, переполненном электрическим зарядом, который ощутимо царапал кожу, прошло несколько минут. Я тоже отвернулась от спутника, рассеянно смотрела в окно. Сильный ветер, перемещая по земле снежную крупу, гнул ветви тополей, высаженных вдоль дома. Прохожие прятали от него носы за шарфами, поднятыми воротниками и капюшонами. На город опускался серебристо-серый вечер.
Я пыталась ни о чем не думать, не сожалеть, но факт того, что Миша ничего не ответил на мое признание, был красноречив. Глаза щипало, сердце тяжело и болезненно билось.
Мужчина завел мотор и медленно двинулся по дороге, огибающей дом. Дворами мы выбрались на проспект, относительно свободный, поехали по направлению к выезду из города.
— С чего ты взяла, что я не люблю тебя? — спросил он, вновь хладнокровный и собранный.
— Ты никогда не говорил об этом.
— Чушь. Тысячу раз говорил. Да, не этими самыми словами, но давал понять, как действительно к тебе отношусь. Ты просто не слушала.
— Когда любят, говорят прямо. Или молчат, — возразила я дрогнувшим голосом.
«Ты единственная. Была, есть и будешь», «Ты мой нулевой километр», «Я не эпизод в твоей жизни, а ты не эпизод в моей», — вспомнились его фразы. Их можно было толковать как угодно, но в том, что их говорили тому, кто дорог, безусловно.
Привычка доверять Мише, уверенность в том, что он всегда искренен, боролись во мне со скепсисом и обидой.
О да, оказывается, он говорил о любви. Но иносказательно! А я, глупая, не поняла.
— Ну а я решил не говорить и не молчать. Выяснилось, что идиот, — ввернул с ехидцей Воронов.
— Что у нас следующее в приговоре? Не желаю становиться мужем и отцом? — он кинул на меня обвиняющий взгляд.
Я прикусила губу, проигнорировала реплику. Могла ли ослышаться, ошибиться в тот сентябрьский вечер? Мог ли сам Воронов ввести отца в заблуждение своим наглым заявлением?
А с другой стороны, любовь не всегда предполагает поход в ЗАГС и родительство.
— На самом деле, Лесь, тут есть немножко твоей вины, — вполне миролюбиво продолжил Миша. Впрочем, до спокойствия он пока был далек. Выдавали жесткие складки у рта, то, как часто запускал пальцы в волосы.
— Моей? — холодно переспросила я.
Он кивнул.
— Мне хватило нескольких часов первого свидания. Сразу же решил: ты поразительная, станешь моей, не отпущу. Проблема была в тебе. У тебя так глаза горели, когда говорила, что хочешь найти себя, построить карьеру. В моем представлении это не вяжется с замужеством, семьей и детьми. Короче, посчитал неправильным напирать, связывать. Решил дать тебе время, а уж потом делать предложение. И ведь ты никогда и намеком не давала понять, что хочешь чего-то большего!