— Ты выглядишь так, будто никому не принадлежишь, как говорила моя Мими. — Я прикусываю губу и слегка улыбаюсь.
Глаза Снэка наполнились слезами. Затем он закрывает их, сжимает губы и пару раз сглатывает. Я не знаю, улыбается он или сдерживает слезы.
— Никому… больше.
Черт возьми! Я сказала что-то не то. Я никогда не была сильна в эмоциональных разговорах. Возможно, это результат жизни в доме, полном мальчиков.
Я бормочу извинения.
— Сн-эк, это было бесчувственно.
— Нет, все в порядке. Это правда, и я всегда мог рассчитывать на то, что ты поймешь это.
— Мне жаль Меган. Она всегда была очень мила со мной. Папа рассказал мне, что случилось.
Брови Снэка поднимаются.
— Да, потому что мы давно не общались.
— Знаю. Я просто… Не могла. Но сейчас я здесь. Мне жаль, что я не смогла приехать на поминки.
— Да, Меган не хотела похорон. На самом деле она ничего не хотела, но мы пошли на компромисс в отношении мемориала, только если он будет очень маленьким. Ее родители приехали после ее смерти и все это устроили. Честно говоря, я был в полном беспорядке. У меня было все, что я мог сделать, чтобы поддержать детей. Они удивительно стойкие, но с ними никогда не знаешь наверняка. Иногда они в порядке, играют в видеоигры или раскрашивают, а в следующий момент плачут и разваливаются на части. Я хотел бы сказать, что справился с этим лучше, чем они, но это не так. Горе — вот что это. Это беспорядочно и нелинейно.
— Мне правда очень жаль. — Нет более истинного чувства, которое можно было бы выразить.
Снэк поворачивает мою руку и нежно целует ладонь. Ощущение, которое я забыла, но чувствовала только во сне, возвращается с такой силой, что моей первой реакцией было отпустить его. Как бы мне это ни нравилось, мне также слишком приятно и неудобно быть настолько близко на публике с мужчиной, который только что потерял свою жену. Я пытаюсь отстраниться, но сладкий, грустный блеск в глазах Снэка и тепло его кожи не позволяют мне.
Это и тот факт, что Снэк тянется и подносит мою руку ближе к своему лицу.
Все еще поглаживая его бороду, я неловко хихикаю, чтобы поднять настроение.
— Серьезно, что это за гребаная растительность на лице? — И точно так же исчезла всякая неуверенность, которую я питала по поводу того, что снова увижу Снэка после стольких лет и при ужасных обстоятельствах. Мы снова Снэк и Минни.
— Следи за языком, Купер. — Снэк ухмыляется и кивает в сторону, где рядом сидят маленькие дети. — Некоторые вещи никогда не меняются.
У меня всегда был рот, как у моряка. Снэк был больше похож на остроумного болтуна, бросающего обжигающие словесные выражения, не выражаясь при этом.
Я хихикаю и подхватываю его кивок «не-перед-детьми». Вытаращив на него глаза, я говорю:
— Я имею в виду… джиперс криперс, Снэк. Что за волосы на лице?
Снэк качает головой и закатывает глаза.
— Вау, Мин, даже когда ты говоришь «джиперс криперс», все равно звучит как ругань. — Снэк убирает обе наши руки от своего лица, но продолжает держать меня за руку. Все еще кожа к коже, наша связь становится почти непреодолимой.
— Р-р-р-р-р-р-р-р, р-у-уф!
— Минни, твоя сумочка лает. — Снэк хихикает.
— Боже мой, Вуки! — Вуки отвечает жалобным скулением. Я была так поглощена Снэком, что забыла о Вуки, болтающемся в моей сумочке. Я вытряхиваю себя из комы, вызванной Снэком, и открываю сумочку перед дрожащим щенком с широко раскрытыми глазами. — О, малыш, ты, наверно, уже превратился в маленький замороженный куриный окорок. — Я кладу сумочку на ближайший столик и снимаю пальто. Снэк забирает его у меня и бросает на стул. Я оставляю свою шапку на голове, не уверенная, в каком состоянии сейчас мои волосы.
Вуки делает мне выговор еще несколькими хриплыми полулаями, когда я поднимаю его, обнюхиваю и целую. Йорки в куртке, должно быть, сигнализируют о какой-то всеобщей симпатии, потому что я окружена прежде, чем осознаю это. Колетт хватает Вуки и меня и крепко обнимает нас. Снэк следует ее примеру и захватывает нас в свои массивные объятия, все его шесть футов три дюйма. Снэкенберги — семья, полная обнимашек — вы знаете, с носа до пят, каждая частичка вашего тела прижата к другому человеку. Никакого зазора в скромности или, как сказали бы мои самые классные братья, зазора в стояке. Объятия Снэкенберга были лучшим видом объятий, и мне повезло, что я получила их… их четверо? Две пары маленьких ручек, принадлежащих безошибочно узнаваемым золотоволосым девочке и мальчику, сжимают мои ноги. Я улыбнулась им обоим. Дети Снэка. Я видела их фотографии только на рождественских открытках. Каждый год я знала, что ожидаю милую открытку с их счастливыми лицами, широко улыбающимися в камеру. Только не в это последнее Рождество.