Я закрываю глаза. Возможно, это наилучшее чувство в мире. Лучше, чем мороженое, или когда Дарт Вейдер признает, что он отец Люка, или… Я не знаю. Думаю, что теряю способность сохранять рациональное мышление. Этот поцелуй не чмок, как мой младший брат целует меня в щеку. Это не грубый поцелуй с открытым ртом, как в фильмах, весь слюнявый и с языком. Это правильный поцелуй.
Когда я отстраняюсь, опьяненная от прикосновения, и медленно открываю глаза, то вижу перед собой мигающие красные и синие огни. Нет, не фейерверк, хотя именно об этом я подумала на секунду, все еще ощущая его губы на своих. Нет, мой первый поцелуй только что засвидетельствовал лучший из Даунерсов Гроувз. Патрульная полицейская машина с горящими мигалками подъезжает к нам, и полицейский выходит и направляется к нам.
— Маркус Снэкенберг? Минни Купер? — Выражение его лица суровое и бесстрастное.
— Да, — отвечаем мы одновременно.
Полицейский качает головой и посмеивается, что приносит облегчение. Возможно, у нас не будет проблем.
— Вы двое заставляете своих родителей волноваться. Бросайте велосипеды на заднее сиденье.
Снэк шепчет мне:
— Твой папа будет так зол! Он будет как Оби-Ван Кеноби!
— Снэк, Оби-Ван — один из хороших парней. Ты называешь себя мальчиком? Ты ничего не знаешь о «Звездных войнах»! Тем более, если у кого и страшный отец, так у тебя. Твой отец — Боба Фетт.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что он холодный, стальной и почти не разговаривает.
Снэк пожимает плечами.
— Есть такое.
Мы со Снэком пошли к машине. Его родители и мой отец ждали на подъездной дорожке. Нас встречают объятиями, слезами, повторными нравоучениями и предупреждениями о том, что, если бы Снэк уже не уезжал, мы бы еще долго не могли видеться.
Снек шепчет:
— Вот, почему я убежал. Этот отпуск похож на гигантское заземление. Запертый в заплесневелой старой хижине с гигантскими комарами, без Нинтендо, компьютера и Минни. — Я слышу его, и его мама тоже, за что он получает шлепок по заду.
Машина Снэкенберга упакована и готова к отъезду, за исключением продуктов Снэка. Колетт стоит у открытой двери машины, постукивая ногой.
— Снэк, возьми свою сумку, чтобы мы могли ехать.
Мистер Снэкенберг уже включил зажигание. Его раздражение из-за задержки, похоже, перевешивает любое облегчение, которое он испытал, когда мы нашлись и закричал в окно: — ПОТОРОПИСЬ!
Мой папа смотрит на меня сверху вниз и качает головой. Когда полицейский выгружает наши велосипеды, папа закатывает велик Снэка в гараж.
Я стою, замерев, прокручивая в голове весь день, особенно ту часть, где мы целовались. Я тру губы пальцами.
Когда папа возвращается, он наклоняет голову и, прищурившись, смотрит на меня.
— Ты в порядке, Мин? — Я киваю, и папа роняет трубку. Он подходит к Колетт, качая головой, и поднимает руки к ушам ладонями вверх.
Снэк выбегает из дома с набитым рюкзаком через плечо. Он на мгновение останавливается передо мной, глядя мне прямо в глаза.
Мое сердце бьется так быстро, и я не могу перестать думать о том, как его губы касались моих. Я знаю, что он тоже об этом думает. Я хотела бы снова поцеловать его прямо здесь, прямо сейчас.
Снэк наклоняется, обвивает свой мизинец вокруг моего и тихо говорит:
— Моя девочка.
Надеюсь, больше никто не слышал. Я надеюсь, что его слова предназначены только для меня.
Момент прерывается, когда Колетт кричит из машины:
— Снэк, давай! Я хочу добраться до наступления темноты.
— Иду! — Снэк отворачивается и направляется к машине.
Колетт еще не закончила.
— Ты сходил в туалет? — громко спрашивает она его.
— Да. — Снэк отвечает без смущения.
— Правда? Ты очень быстро вернулся.
В истинном стиле Снэка последнее слово остается за ним.
— Да, мам, я могу быстро пописать. Это чудо — иметь пенис!
Прежде чем сесть в машину, Снэк поворачивается и подмигивает.
— Это правда. Это потрясающе — иметь член! — Слава Богу, его родители уже в машине.
Смеясь, я преувеличенно закатываю глаза.