— По Машке скучаешь? А мне моя карга вот где. — Николай Николаевич полоснул ребром ладони по шее. — Значит, говоришь, по гарантии отправил? — Он шагнул к шкафу и, пристально глядя приятелю в глаза, распахнул дверку.
Пётр Петрович смутился. Кукла была исправна, но очень не хотелось, чтобы в его интимную тайну кто-то совал любопытный нос.
— Ну, не отправил, — сказал он. — Ещё только собираюсь.
— Хорошо. Покажи, что там у неё не гнётся?
— Всё гнётся. Отстань.
— Ничего не отстань. Может, и я себе такую куплю. Разведусь со своей Тонькой и куплю. Но надо убедиться, что оно того стоит. А?
— Не стоит, — сказал Пётр Петрович. — Холодная она, мёртвая.
— Можно феном погреть. Или тепловентилятором.
— Я уже и сам догадался. Но, понимаешь, от живой женщины на каждое прикосновение отдача идёт, а от этой…
— Вот я и хочу удостовериться.
— Нет. Как бы там ни было, мне с этой куклой, может, остаток жизни прожить придётся. Вот ты свою Тоню давно не любишь, а ведь никому не позволишь с ней переспать?
— Сравнил. Да, не люблю, но мне с ней жить.
— А мне с куклой.
— Ладно, хочешь, заплачу?
— Отстань.
— Сто рублей.
— Не смеши.
— Двести.
— Нет.
— Хорошо, пятьсот.
— Я сказал: нет.
— Тысячу!
— Слушай, купи себе и пользуйся, сколько хочешь.
— У меня жена есть.
— Вот к ней и приставай.
— Да надоела. И тело уже не то.
— Тогда купи.
— А где я её хранить буду?
— На даче.
— Да уж, секретное место. Там Тонька её сразу обнаружит.
— Хорошо, купи и храни у меня.
Приятель ушёл, сильно разозлившись и громко хлопнув дверью.
— Некрофил, — швырнул он обидное слово на прощанье.
Через три дня Николай Николаевич явился снова.
— Поссорился я со своей Тонькой, — сказал он.
— Навсегда?
— Если бы. Разве от неё отвяжешься? Это ты у нас везунчик.
— Зато живое общение, — пошутил Пётр Петрович. — Завидую.
— Какое общение! Не даёт, зараза.
— Помирись.
— Легко говорить, когда в шкафу безотказная баба, которая к тому же всё время молчит.
— Что в этом хорошего? Поговорить не с кем.
— Счастливчик. Когда заговорит — взвоешь.
Николай Николаевич прошёл в комнату, плотно уселся на диван и многозначительно посмотрел в сторону шкафа.
— Доставай! — сказал твёрдо. — Или изнасилую.
— Попробуй только. Милицию вызову.
— Вызывай. Завтра весь город обхохочется. Я-то вывернусь, отопрусь, а каково тебе придётся?
— Это шантаж?
— Считай, как хочешь. Только я твёрдо намерен твою куклу трахнуть. Или мы не друзья?
— Боюсь, после этого уже не будем. — Пётр Петрович махнул рукой и направился к двери. — У тебя полчаса времени. Хватит?
— Хватит, — буркнул Николай Николаевич.
Пётр Петрович ушёл переживать в свой маленький лес, устроенный в дальнем уголке сада. Там росли несколько берёзок вокруг земляничной поляны, а прошлой осенью он посадил кусты папоротника в отчаянной надежде, что когда-нибудь в Купальскую ночь мистическое растение зацветёт и поможет вернуть мятежную супругу в лоно семьи.
Когда Пётр Петрович вернулся в дом, Николая Николаевича уже не было. На диване в нелепой позе валялась Снежана. Без трусов, нагло растерзанная грубым насильником. Пришлось затопить баньку, отнести туда свою безмолвную подругу и тщательно отмыть тёплой водой.
Ночью Пётр Петрович обнимал Снежану и горько жаловался на несчастную судьбу.
Потом они немного позанимались любовью. Главное не видеть при этом искусственного лица, мёртвых неподвижных глаз, тогда воображение обманывалось легче и, вздрагивающие в ладонях изящные ягодицы, создавали призрачную иллюзию живой женщины.
Соседу Снежана понравилась. И даже после того как он помирился со своей Тонькой, всё равно заходил время от времени и требовал соития с силиконовой куклой, реагируя на протесты однозначно: угрозой разоблачения.
Бывшие друзья не разговаривали. Хотя Николай Николаевич помириться старался. Сыпал шуточками, мол, не будь Пётр Петрович таким упрямцем, можно было бы устроить маленький бордель и неплохо на Снежане зарабатывать. Мол, он поведал на работе о существовании искусственных любовниц, и мужики проявили недюжинный интерес.
— Понимаешь, даже с точки зрения закона не подкопаешься. Разве что могут заставить зарегистрироваться частным предпринимателем, ха-ха. Спешить надо, пока какую-нибудь статью наши законники не сварганили.
Пётр Петрович не отвечал. Он так и не притронулся к бутылке дорогого рома, оставленного однажды на столе бывшим другом. Даже с места не сдвинул, подтверждая тем самым полный разрыв отношений. При появлении соседа сразу уходил, и если тот хотел что-то сказать, слова летели вдогонку.
Николай Николаевич намекал о борделе не напрасно. Как-то поздно вечером он заявился с двумя мужиками. Кинул на стол тысячную купюру.
— Твоя доля, — сказал веско. Что-то пошутил вслед выбежавшему в коридор Петру Петровичу, но тот не расслышал, вылетел во двор, схватил лопату. Сердце отчаянно стучало, в голове мутилось от возмущения и отвращения. Он подбежал к дому и остановился у двери.
«А если кого-нибудь убью? Нет, нельзя, это не выход». — Мысли безнадежно путались.
Пётр Петрович побрёл в сад, к берёзкам, сел на скамеечку. Постепенно бешеная злоба улеглась, уступив место беспросветной печали.
Тёплая летняя ночь была прекрасна, но не радовала. Вспомнилась Маша. Это она придумала устроить здесь земляничную поляну в окружении десяти берёз. Они тогда только поженились…
А потом вспомнилось их знакомство и то, что Маша фактически увела его у своей подруги. Смешно. Увела и через двадцать лет бросила…
И что теперь? Избавиться от Снежаны и снова зажить бобылём? Но раздосадованный сосед наверняка разнесёт сплетни. Ещё можно уехать из города. Или смириться. Или повеситься. Нет, последнее категорически не годилось, предыдущее тоже. Уехать? Это выход, но сколько проблем…
Пётр Петрович задрал голову и стал смотреть на звёздное небо. Оно завораживало, притягивало, пугало своей непостижимостью. Мистические мгновения наедине с бескрайней Вселенной, в которой мы — ничто.
Неожиданно изящную черноту неба прочертила падающая звезда. Потом вторая, третья. Волнуясь и с каким-то трепетным восторгом, Пётр Петрович загадал желание: «Пусть разрешится хотя бы одна из моих проблем. Жена, Николай, Снежана».