Он замолчал.
— И что же теперь? — спросила Алёна через минуту. — Ты уйдёшь… и больше не вернёшься?! Или…
— Или — останусь навсегда и уже никогда не смогу уйти, — Снежень резко развернулся к ней и взял её руки в свои. Его ладони были тёплыми.
— Чувствуешь? Я согреваюсь. Становлюсь человеком. Те из нас, кто хочет остаться на Земле, какое-то время ещё владеют магией и могут устроить себе новую жизнь. Ну… внушить кому надо, чтобы выписали документы, а какого-нибудь богача убедить поделиться деньгами на первое время, устроиться на работу… Если, конечно, удастся найти что-то подходящее. Такие случаи были. И, благодаря тебе, я многое знаю о вашем мире. Но я не знаю главного…
— Чего же? — Алёна смотрела в его глаза и не могла оторваться, она едва понимала, что ей говорят, этот взгляд проникал до глубины души, даря ощущение счастья, полноты, полёта…
— Я не знаю, нужен ли я тебе? Ты хочешь, чтобы я остался с тобой? Остался навсегда?
— Да… — прошептала она, не замечая, как глаза снова наполняются слезами — счастливыми, сладкими. — Да… Очень хочу…
Снежень наклонился к ней, его губы были прохладными и поначалу нерешительными, но они тут же согрелись, узнавая, лаская, завоёвывая и наконец полностью подчиняя. За окном кружился мягкий новогодний снег, и Алёне казалось, что весь мир кружится, уплывает земля из-под ног, растворяется холод, печаль и одиночество, льдом застывшие где-то глубоко внутри.
— Снежень… — шептала она, когда её удивительный гость нёс её на руках в комнату. — Мой Снежень… Я так долго тебя ждала…
— Спасибо, что дождалась, — ответил он, опуская её на диван. — Я думал, что опоздал. Ты устала ждать… и больше не верила в чудо. Эта вера связывала нас, она помогала мне находить тебя… Если бы её совсем не осталось…
— Это всё мандарины, — улыбнулась Алёна, стаскивая с него свитер, улыбаясь сквозь счастливые слёзы, растворяясь в его улыбке и тепле уже согревшихся рук. — Это всё они. Увидела их и…
— Да, — согласился он, но слышал ли, что она говорила?
Он целовал её шею, путаясь руками в одежде, скрывавшей тёплое нежное тело, делившееся живым теплом с ним, для кого жизнью всегда был холод. Её сердце согревало его, превращая в человека, в того, кто живёт так недолго, но в эту краткую жизнь может вместить столько тепла и любви, что хватило бы растопить все снега его родной Снежании.
Он не сказал ей, что должен отказаться не только от родного мира, но и от жизни, которая могла длиться почти целую вечность. Зачем об этом говорить? Если он уверен, что получает неизмеримо больше, чем теряет. Любовь и тепло. Они тоже живут целую вечность, уходя за край материального мира и возвращаясь вновь в новых воплощениях.
Вечность, наполненная любовью, взамен вечности, наполненной холодом. Отказаться от снежной магии, от возможности никогда не болеть, не стареть, не мучиться с бытовыми проблемами? Он был уверен, что оно того стоит! Тысячу раз — да! Его нежная девочка, влюблённая в зиму, его снежинка с горячим сердцем. Её любовь — это и есть вечность.
Теперь это их общая вечность, разделённая на двоих, наполненная кружением звёзд и снежинок, биением и жаром сердец, лаской рук, шёпотом, наслаждением, счастьем…
О наступлении Нового года их оповестил треск и грохот фейерверков, что запускали во дворе соседи.
— С Новым годом, — улыбнулась Алёна, не выпуская своего снежного, нежного, теперь такого горячего, почти обжигающего фейри из объятий. Её щека лежала на его груди, он гладил её волосы, пропуская пряди между пальцами.
— С Новым годом, — Снежень тоже улыбнулся — это было слышно в его голосе, мягком, как… как падающий на город снег, укрывающий землю, укутывающий деревья, дарящий первозданную чистоту.
— Хочешь, у нас будет свой фейерверк? — спросил он. — Снежный.
— Как это? — Алёна подняла голову и потрясённо смотрела, как, подчиняясь мановению руки любимого, из ниоткуда появляются крупные мерцающие снежинки, закручиваясь в медленном кружении, летят к ним с потолка, а потом снова взмывают, переливаясь искристым многоцветьем.
— Когда я увидел тебя в первый раз, ты рассматривала снежинки. Тогда мама сказала тебе, что они все разные — нет ни одной точно такой же, как другие. Ты очень удивилась, ловила снежинки на варежку и рассматривала их. Я тогда нарочно подсыпал тебе снежинок покрупнее, — он лукаво улыбнулся.
— Я помню тот вечер, — ахнула Алёна. — Помню! Да, снежинки были такие крупные и красивые… Я потом часто их рассматривала, но таких, как тогда, больше ни разу не было.
Она замерла, рассматривая те, что кружились сейчас над ней. Самые крупные — размером почти с ладонь. Нежно мерцающие, прекрасные.
— Спасибо… Спасибо тебе. Это настоящее снежное чудо!
— Это, наверное, в последний раз, — ответил Снежень печально. — В этом мире у меня не будет снежной магии, или она станет совсем слабой. Скорее всего, я вовсе забуду свою прежнюю жизнь.
Алёнка нахмурилась, прижалась к нему, со страхом заглянула в глаза.
— Так может… — она не смогла продолжить. Слова просто застряли в горле.
— Уйти? Сохранить снежную магию и потерять тебя? — Снежень заглянул Алёне в глаза близко-близко, склонился к её губам, провёл рукой по шелковистому плечу. — Я не смогу, — прошептал он. — Твоя магия сильнее. Магия любви. И веры в чудо.
От созерцания снежного кружения их оторвала трель мобильного телефона. Алёна дотянулась до трубки.
— Папа, — вздохнула она.
— Ты нужна ему, — сказал вдруг Снежень. — А он — тебе. Не отталкивай того, кто тебе нужен, — и посмотрел ей в глаза так, словно говорил о себе.
Алёна замерла на несколько секунд, в которые успело вместиться очень много — целый хоровод мыслей и чувств. Снежень прав. Она всё пыталась отгородиться от отца после того как он встретил Татьяну, женился. А ведь это прекрасно, что он не остался один, что Татьяна не осталась одна. Что у них теперь будет ребёнок… Это же будет её братик… Или сестричка.
— Пап, — зачастила Алёнка в трубку, не дав ему и слова вымолвить. — Я тоже тебя поздравляю! И Таню! Я тоже тебя люблю, пап! Знаешь… было бы так здорово, если бы у Тани девочка родилась… Вы ещё не смотрели на УЗИ, нет? Я ведь всегда хотела младшую сестрёнку. Ты её обними от меня. Таню, не сестрёнку. Её пока что не обнимешь… Хотя, поцелуй её от меня в Танин живот, ладно? — она улыбалась и смеялась сквозь слёзы облегчения. И обретения.