Что же касается тех идеалистов, которые своим примером и даже ценою своей жизни призывали народ к созданию гармоничного общества, то они являются как бы солодом в бродильном чане человеческой цивилизации, который способствует развитию человеческого общества. Даже в тех случаях, когда им удавалось путем революций придти к власти, те самые политики-игроки, опираясь на те же лозунги и те же массы, выбивали из-под ног этих идеалистов, святых, мучеников табуретки, рубили им головы, расстреливали. Так было, так есть и так будет. Одни генералы готовят армии к войне, другие воюют и побеждают, третьи пожинают плоды побед.
— Но можно же контролировать развитие, чтобы всем доставалось поровну, по справедливости.
— Вот видите, вы, наконец, сказали — по справедливости. Тогда справедливо ли будет, что тот, кто больше умения, смекалки, наконец, энергии вложил в общее дело, получит на финише столько же, сколько тот, кто в силу разных причин приложил меньше сил? Наверное, нет. Если их уравнять, — произойдет деградация, регресс. Такая ситуация противоречит законам развития, движения вперед. Человек продолжает развиваться. Следовательно, природе нужно разнообразие для дальнейшего отбора. Надеюсь, вы понимаете мою мысль? Именно потому люди, проповедующие великую гармонию в отношениях между людьми в обществе — идеалисты. Но они также нужны человечеству, как великие полководцы, сатрапы, временщики. Человечество — единая семья, и ему еще развиваться, стремиться к абсолюту, а без внутренней борьбы — нет развития.
— Где же выход?
— Лучшие умы человечества ищут выход столько, сколько существует человек на земле. Думаю, что в каждый период человеческой истории, ответ на этот вопрос будет разный. Мне кажется, что каждый человек должен найти себя, иметь возможность самовыразиться, получить удовлетворение от своего занятия, и это будет ему наградой. Ему и только ему, составляющей ценность для отдельной личности. И никто тогда не будет чувствовать себя ущербным, ибо каждый будет получать удовлетворение от своего занятия. Однако, это тоже идеализм, и такая ситуация не наступит никогда. Но, приближаясь к ней, можно свести к минимуму человеческие страдания.
— Ну а как быть с садистами? Палачами по призванию?
— Это — болезнь. Ее нужно лечить. Человечество давно открыло рецепт — Закон.
— Значит, вы допускаете земной суд?
— Конечно. Но суд как можно более открытый, использующий максимально достижения человеческой мысли для раскрытия истины, чтобы избежать наказания невиновного, ибо это — самая страшная человеческая трагедия.
— Да. Я это знаю. Большое спасибо, пан профессор.
— За что, пан Лешек?
— За первую лекцию. Я завидую вашим студентам.
— Что вы, пан Лешек, я читаю студентам историю великого человеческого искусства — архитектуры. А это так, увлечение молодости. Знаете, повоеный Париж, новые социальные учения, революции.
— Пан профессор, вы мне позволите пожить у вас несколько дней?
— О, конечно, пан Лешек! Я ваш должник, и не может быть и речи, чтобы вы куда — нибудь ушли. Располагайтесь в моей скромной квартире, как в своей. Позвольте, я помою стаканы, — сказал пан Новохацкий, надевая пальто и направляясь к стоящему на табурете в углу кухни ведру, — только вот принесу воды.
— Не утруждайте себя, пан профессор, я сам помою. Я все же младше вас. А вода — вот она! — и Алеша открыл вентиль крана, из которого потекла сначала ржавая струйка воды, потом кран чихнул, очистив магистраль от застаревшей воздушной пробки, и искрящийся парующий жгут теплой воды соединил сопло крана и ложе раковины.
— Боже правый… — прошептал профессор, растерянно глядя на кухонный кран, который не извергал живительную влагу уж который год. — Вы действительно, пан Лешек, необыкновенный человек. А я вам ещё лекции читаю…
— Я, пан профессор, кое-что умею, но ещё очень многого не знаю. Поэтому, чтобы не нанести вред людям своим умением, я должен многое знать.
— Пан Лешек, верно у вас уже был такой случай, когда вы невольно кому-то принесли неприятности?
— К сожалению, пан профессор. Моя шалость косвенно стала причиной гибели моих товарищей.
— Их обвинили в том, чего они не делали?