И унтер-офицер Иванов, и солдат Григорий Лещинский пережили героическую оборону Севастополя, были отмечены наградами, и вскоре уволены от армии — первый по ранению, с почётом и пенсией, второй — помилован с возвращением всех прав.
Жизнь Григория Лещинского сложилась в дальнейшем так, что разочаровавшись в методах и средствах, коими его бывшие товарищи пытались пробудить свой народ к действию, ещё не созревший и не способный понять устремлений его передовой части, покинул пределы Российской Империи и уехал за океан, в Северо-Американские Соединённые Штаты… В то время там было много русских, живших крупными колониями, особенно на западном побережье.
Григорий быстро освоился на новом месте, занялся общественной деятельностью, много писал и печатался в местных газетах, был даже избран судьёй.
Когда началась война между Северными и Южными штатами, Григорий как старый солдат записался в армию генерала Гранта, и вскоре командовал батальоном северян. Наука и опыт, почерпнутый у Матвея Иванова, пригодились.
Во время Гражданской войны Григория и повстречала Жозефина Сыч, мать бабки Софии, которая добралась до Нового Света в поисках отца для своей будущей дочери. Любовь их была искрометна и коротка, впрочем, как и у всего рода Сычих. Уже на самом исходе войны, ведя в атаку свой батальон, Григорий Лещинский был тяжело ранен и скончался на руках Жозефины. Перед смертью он при свидетелях завещал всё своё имущество маркетанке Жозефине Сычёвой.
Среди вещей Григория Жозефина нашла пачку бумаг, вернее рукописей. Она забрала эти рукописи как память об отце своей будущей дочери, и немедля отправилась в Европу, в Прикарпатье. Уже дома, разбирая бумаги Григория, Жозефина наткнулась на небольшой рассказ об унтер-офицере Матвее Иванове. На первом листе стояло посвящение:
«Моему другу и командиру с любовью и признательностью за солдатскую науку».
Ниже стояла приписка:
«Непременно отыскать Матвея или его родственников в России. Может быть кто-либо из независимых издателей напечатает сей небольшой рассказ в Києве или в Одессе об их замечательном соотечественнике. Будущие граждане России должны знать, чьими стараниями держалась в самих низах героическая оборона Севастополя в кампании 1854–1855 годов.»
Прабабка Жозефина посчитала, что завещание Григория следует исполнить, однако, поскольку в приписке шла речь о будущин гражданах России, то и поиски родственников Матвея Иванова она поручила своим потомкам, имея в виду эту, казалось бы на первуй вигляд, невозможную встречу своей правнучки Евдокии с Алексеем Ивановым, правнуком Матвея Иванова.
Бабка София достала из сундука небольшой узелок, развязала его, и, перебрав несколько пожелтевших пачек бумаг, отыскала нужную.
— Олэсыку, дытынко, оцэ для тэбэ. То писав мий батько, докыйчын прадид, про твого прадида Матвия.
Алеша взял осторожно дюжину пожелтевших листов, исписанных мелким аккуратным почерком. Чернила немного выцвели, но текст легко читался. Осторожно розложив листы, Алеша принялся немедля за чтение. Вот дословно то, что там было написано…
Глава 12
Вторую неделю горячее крымское сонце нещадно палило, иссушая землю и накаляя камни осаждённого города. Пожухлая трава и пыльный кустарник изнемогали от жажды, как и тысячи людей, привезеннях сюда из-за моря и согнанных из далёких северных губерній необъятной России, чтобы противостоять друг другу в ратном труде.
Ах, как незаметно мужская игра, овеянная романтикой дальних походов и рыцарских подвигов, смелых единоборств тех., кто считал для себя единственным достойным занятием — военные упражнения и единственным орудием, к котрому достойна прикиснуться рука — оружие, олицетворяющее культ силы, превратилась в тяжелый и изнурительный, грязный, жестокий и неблагодарный труд десятков тисяч людей, оторванных от плуга, от молота, от ткацкого станка! Дух былых времён всё ещё витал над ними, распаляемый рассказами о подвигах былых походов и сражений. Их мундиры полыхали всеми цветами радуги, медные пуговицы и пряжки блистали на солнце маленькими золотыми звёздами, плечи украшали вычурные золотые эполеты, а головы — блестящие шлемы и медвежьи папахи. Лишь недавно вышли из моды золоченые кирасы. А как великолепно в них выглядели деды на старинных портретах! Время и человеческий гений неумолимо разгоняли машину цивилизации. Пар заменил ветер на море и лошадь на суше, сверлил и нарезал стволы ружей и пушек, которые собирали обильную жатву на полях сражений. Стройные карэ атакующих осыпались градом картечи и бомб, превращавших людские тела в кровавое месиво. Реже теперь удавалось сойтись в рукопашном бою и, скрестив штыки и шпаги, заглянуть в глаза противнику.