Как только Алёша коснулся ногами земли, раздался взрыв и больше он ничего не помнил…
Мефодия взрывной волной отбросило в сторону и ударило о землю, однако он тут же вскочил на ноги. В голове звенело и уши, казалось, заложило ватой. Алёша лежал на земле. Ступня его правой ноги была срезана, как ножом. Из раны хлестала кровь. Как во сне, сбросив куртку, Мефодий закатал рукава, быстро отстегнул парашют, разрезал остатки унта и стал быстро накладывать жгут выше раны. Затем, как умел, наложил повязку, использовав индивидуальный пакет. Кровотечение прекратилось. Только после этого он огляделся и понял, что приземлились они на только что установленное минное поле. А эти красноармейцы, осторожно приближающиеся к ним, и есть сапёры, которые ставили эти мины.
Не доверяя никому, Мефодий взял Алёшу на руки и, стараясь ступать след в след за сапёрами, понёс его к опушке леса, где была скрыта злосчастная зенитная батарея.
У опушки процессию встретила группа зенитчиков во главе с младшим лейтенантом. Бледный мальчишка с кубарём в петлице щурил близорукие глаза за толстыми стёклами круглых очков. Его худое лицо, накрытое громадной, как котёл каской, покрытое копотью и пылью, казалось и вовсе детским, а стоявшая колом новенькая гимнастёрка, выдавала в нём необученного новобранца. Не опуская Алёшу наземь, Мефодий изучающе осматривал командира и таких же, как и он бойцов.
— Ты что ли стрелял? — спокойно спросил Мефодий.
— Так точно, товарищ комиссар… — шепотом ответил младший лейтенант.
— Давно в армии?
— С 22-го июня Мы все — добровольцы. Из университета. Военная подготовка была у нас ещё до войны. В лагерях. Учились на зенитчиков…
— Почему же они рядовые бойцы, а ты — младший лейтенант, стало быть, командир. Батареей командуешь?
— Так точно. Они рядовые, потому что филологи, историки, в общем, гуманитарии. А я — математик.
— Ну вот что, математик, есть у тебя транспорт?
— Подвода есть, товарищ батальонный комиссар.
— Давай сюда. Повезу стрелка в медсанбат. Далеко?
— Нет. Я провожу, — совсем по-домашнему сказал виновато лейтенант.
— Тебе не след. Ты уже проявил инициативу. Так ведь? Дашь провожатого. Вели проверить обломки самолёта. Немедля отыскать тело славного советского пилота, орденоносца, майора товарища Сергея Фёдоровича Турова, участника Гражданской войны в Испании.
— Уже отыскали, — опустив голову прошептал математик, мы ж не хотели, мы думали немцы. Своих самолётов с начала войны не видели. А здесь батарею развернули только час назад. Меня расстреляют?
— Ты готовил данные для стрельбы?
— Так точно. Я. Только я один виноват, товарищ батальонный комиссар!
— Молодец. Хорошо стрелял. Сразу цель накрыл. Ну а что перепутал своих и чужих, так на войне всё бывает. Впредь не путай. Хотя лучше б ты математикой занимался. Небось, отличником был?
— Были всякие отметки. Но больше «отличные».
— Вижу, что отличник. Жалко стрелка, Алёшку. Вишь, он ещё и помоложе тебя, а уж калека от этой войны. Тоже доброволец. Можно сказать, сын полка. Вот и придётся тебе повоевать и за него, и за нашего славного командира Сергея Фёдоровича Турова. Так что вычисляй, математик. Ну, где твоя фура?
Через час Мефодий лично доставил Алёшу в медсанбат..
Глава 16
Из медсанбата отправили Алёшу в один из армейских госпиталей в тыл, в Канев.
Санитарная машина долго тряслась по разбитым просёлочным дорогам, часто петляя и прячась в зарослях пышных придорожных тополей от преследования мессеров. В машине были ещё трое таких же тяжелораненых, как Алёша: младший командир артиллерист без ноги по колено, обгорелый танкист весь в бинтах и артиллерийский капитан с ранением в живот.
Все трое часто впадали в забытие, а придя в сознание от жестокой тряски громко стонали. Алёша стучал в перегородку, машина останавливалась, и пожилой военфельдшер, не спавший уж третьи сутки, трясущимися руками делал уколы морфия раненым.
— Может и тебя, сынок, уколоть? — участливо спрашивал военфельдшер, — небось болит?
— Болит. Перетерплю. Спасибо. Им больнее.
— Да уж. У младшого абсцесс. Танкист обгорел. Тяжёлый. У капитана печень разбита. Больно им очень. Коль можешь терпеть — терпи. Молодец.